Этруско чувствовал на себе любопытные взгляды.
– Все помнят, как появились в Алии два самых красивых и больших аббатства: Святой Эллаики и Святого Грегуара? Конечно. Лорент Первый Угрюмый и его жена Эна Карберийская построили эти две обители – мужскую и женскую. «Венчаные души поклялись друг другу в верности до самого последнего вздоха, и в знак доверия и любви друг к другу пришли к Живущим Выше, и заложили два аббатства, которые просвещали, но и хранили древние устои и традиции…», – процитировал Этруско. – Эти строки известны всем от первой до последней буквы. Но вот историю, настоящую историю от последней до первой знают лишь несколько человек. И она так бы и ушла в холодную землю, если бы не случай. Множество книг и научных трудов было переписано и сохранено в скрипториях этих монастырей. Множество лекарей и ученых обучено, и укрыто навеки множество тайн.
Загадочно понизив голос, словно лицедей уличного театра, граф произнес:
– Но одну из таких тайн я смог открыть. Так уж оказалось, что аббат Ретэ – мой духовный наставник еще с младенчества. Много раз беседовал он со мной, приглашал к себе, и мы проводили ночи напролет в богословских беседах. Он пытался уговорить меня отринуть блуд и чревоугодие и совершить постриг, но мне кажется, что ему нужны были лишь мои земли.
Этруско улыбнулся.
– Однажды наша дискуссия достигла необычайного накала, и тогда отец-настоятель послал за книгами, цитаты из которых должны были переломить ход спора. Среди принесенных фолиантов я случайно увидел то, что было укрыто от посторонних глаз, чудом затерялось оно между томов и было вынесено на свет божий невнимательным послушником. Только теперь мне думается, что он сделал это намеренно. Лишь на краткий миг мелькнуло оно и было убрано спешно аббатом в складки рясы. Но я успел заметить королевский герб, золотую нить и красную печать.
Тут Этруско в полной тишине обернулся к отцу Женуа:
– Простите, отец, ибо я согрешил. Я подкупил умелых людей, и те хитростью и ловкостью выкрали нужный мне свиток из скриптория.
Бенегер Женуа побледнел и выпрямился, по залу легким ветерком пронесся ропот.
– Прочитав его, я был настолько же ошеломлен, насколько уверовал. Также я понял, что в аббатстве Святой Эллаики должен быть такой же. И я приказал добыть мне и его.
На стол медленно легли два свернутых трубочкой свитка из дорогой толстой бумаги. Они были перевязаны золотыми нитями и запечатаны красными сургучовыми печатями с королевскими гербами.
– Вот они. Пусть юстициарий, уважаемый Берг Конфлан, прочтет их перед всеми.
Этруско взял свитки и, обойдя стол, передал их в руки юстициария, затем так же не спеша вернулся на свое место. Конфлан бережно и нежно отложил один из свитков и аккуратно раскрутил другой. Лист был исписан прямым строгим шрифтом с резкими изломами и замысловатыми пересечениями линий.
– Дева Всемилостивая, – ахнул юстициарий, – я сотни раз видел этот почерк. Король. Собственной рукой. Без сомнения.
– Мы не можем, – вступил архиепископ, – именем Прощающего Грехи, я настаиваю на сожжении этих свитков. Тайна, которую король доверил скрипторию, должна была там и оставаться.
– Ваше Высокопреосвященство, – ответил Конфлан смиренно, но твердо, – мы не сделаем этого, ибо первая же строка, что я успел прочесть, гласит: «Для потомков моих, чтобы помнили, осудили, но простили, ибо я был прощен моей королевой».
