Истоки конфликтов на Северном Кавказе - страница 18

В условиях когда фактически параллельно происходил распад и советской, и традиционной систем регулирования, в обществе образовался институциональный вакуум, который достаточно бессистемно заполнялся фрагментированными и часто противоречащими друг другу регулятивными механизмами. Особенно явно данный процесс проявлялся в тех республиках, которые после распада СССР приобрели черты хрупкого естественного государства[66]. Какие-то элементы регулирования пришли из криминального мира и мира теневой экономики, какие-то – воспроизвели черты традиционного общества, какие-то – привнесены всплеском национальных движений 1990-х гг. В определенной мере, хотя и достаточно искаженно и избирательно[67], действует российское законодательство, региональные правовые нормы. Так, местные сообщества часто используют правила, которые обычно представляют собой смесь местных обычаев и религиозных исламских норм (адатов[68] и шариата) для регулирования норм жизни, земельных и других имущественных отношений, для разрешения конфликтов. Апелляция к нормам российского права при этом может быть достаточно ограниченной. Подобные регулятивные механизмы в большей мере характерны для восточной части Северного Кавказа.

Конфликтный потенциал подобной ситуации проявляется в двух основных формах.

С одной стороны, некоторые регулятивные механизмы несут в себе потенциал насилия, связанный с защитой членов той или иной «корпорации» от давления со стороны других элитных групп, что необходимо для поддержания относительно устойчивых условий хозяйственной деятельности. Так, национальные объединения во многом действуют как лоббирующие организации, своими политическими связями и протестной активностью защищающие национальные интересы и национальный бизнес от хищнических действий власти. Следующую цитату можно рассматривать как «кредо» подобных организаций: «Здесь если хочешь жить, за свою жизнь надо бороться, показать, митинговать, трассу закрывать, что-то делать, тогда на тебя обратят внимание, и там говорят, „год их не трогайте“, вот такое положение»[69].

С другой стороны, в условиях фрагментации социального контроля возникает ситуация «конкуренции юрисдикций»[70], которая часто характеризуется высокой степенью конфликтности. Так, в Республике Дагестан альтернативные российскому законодательству нормы более или менее успешно реализуются при регулировании земельных отношений, если:

• их инфорсмент ограничивается рамками одного местного сообщества (джамаата), сохранившего достаточно сильные исторические традиции регулирования жизни своих членов;

• ценность ресурсов, в отношении которых осуществляется регулирование, не очень высока[71].

Однако в тех случаях, когда подобным образом пытаются регулировать отношения между разными сообществами, возникает гораздо больше проблем, и «конкуренция юрисдикций» далеко не всегда позволяет однозначно разрешить возникающие конфликтные ситуации. Каждая из сторон конфликта стремится опираться не столько на ту юрисдикцию, которая в большей мере вытекает из культурных и исторических предпосылок, сколько на ту, которая в наибольшей степени соответствует ее интересам. Так, в ходе земельных конфликтов между равнинными и горными народами к их разрешению неоднократно пытались подключить старейшин, имамов и других уважаемых членов конфликтующих общин. Однако это далеко не всегда приводило к позитивным результатам. В интервью неоднократно приводились примеры, когда, даже если в мечети коренные жители равнины не давали «добро» (халяль) на использование своей земли мигрантами, что по шариату означало греховность занятия этой земли, переселенцы с гор игнорировали данный запрет и все равно заселяли территорию, на которую они не получили религиозного благословения, но могли претендовать в соответствии с республиканскими решениями