Истоки Второй мировой войны - страница 4

Судить о политических намерениях по военным планам – опасное занятие. Некоторые историки, например, на основании содержания военных контактов между Англией и Францией, имевших место до 1914 г., делают вывод, что британское правительство стремилось к войне с Германией. Другие историки (эти, я считаю, умнее) отрицают саму возможность делать подобные выводы. Такие планы, утверждают они, нужно расценивать как разумную предосторожность, а не как «подготовку к агрессии». Но распоряжения Гитлера зачастую интерпретируют именно вторым способом. Приведу лишь один примечательный пример. 30 ноября 1938 г. Кейтель передал Риббентропу проект меморандума к итало-германским военным переговорам, подготовленный им по приказу Гитлера. Третий пункт гласил: «Военно-политическая база переговоров. Война Германии и Италии против Франции и Британии, где первой целью будет быстрый разгром Франции»{5}. Один мой ответственный оппонент утверждал, что это со всей очевидностью доказывает намерения Гитлера и таким образом полностью опровергает мой тезис. Но что еще, кроме войны с Францией и Британией, могли обсуждать на этой встрече немецкие и итальянские генералы? Это была единственная война, в которой могла бы принять участие Италия. Британские и французские генералы в тот же самый момент обсуждали войну с Германией и Италией. Но ни им, ни их правительствам этот факт в вину не ставят. Дальнейшая история проекта Кейтеля показательна. На военных переговорах настаивали итальянцы, а не немцы. Проект был подготовлен, но ничего не происходило. 15 марта 1939 г. Гитлер уже оккупировал Прагу, а переговоры так и не состоялись. Итальянцы теряли терпение. 22 марта Гитлер приказал: «Обсуждение военно-политической базы… на настоящий момент необходимо отложить»{6}. Переговоры состоялись только 4 апреля. Кейтель записал: «Контакты начались довольно внезапно из-за давления со стороны Италии»{7}. Оказалось, что итальянцы отнюдь не стремились к войне. Напротив, они всячески подчеркивали, что будут готовы к ней в лучшем случае не раньше 1942 г.; немецкая сторона с ними согласилась. В общем, этот чудесный документ всего лишь доказывает (если он вообще что-то доказывает), что Гитлер не был на тот момент заинтересован в войне с Францией и Великобританией и что Италия в войне вообще заинтересована не была. А может, он доказывает, что историкам стоит быть осторожнее и не хвататься за отдельный пункт в тексте, не обратившись к другим источникам.

Конечно, по мнению британцев, их правительство всего лишь стремилось сохранить все как есть, тогда как Гитлер хотел раскачать ситуацию. Но для немцев существующим положением вещей был не мир, а кабальный договор. Все зависит от точки зрения. Державы-победительницы хотели сохранить – с небольшими поправками – плоды победы, но действовали при этом неэффективно. Побежденная держава хотела преодолеть свое поражение. Подобные амбиции той или иной степени «агрессивности» были свойственны не только Гитлеру. Их лелеяли все немецкие политики – и социал-демократы, в 1918 г. положившие конец войне, хотели этого не меньше Густава Штреземана. Никто не брался точно сформулировать, что значило преодолеть поражение в Первой мировой войне; и Гитлер тут не исключение. Сюда включали возвращение утраченных тогда территорий; восстановление немецкого господства в Центральной Европе, которое ранее обеспечивалось союзом с Австро-Венгрией; отмену, естественно, всех ограничений на перевооружение Германии. Детальные условия значения не имели. Все немцы, и Гитлер в том числе, верили, что, как только Германия преодолеет свое поражение – военным или каким-то иным способом, – она станет господствующей в Европе силой; и в целом это предположение разделяли и в других странах. Две идеи – «освобождения» и «господства» – слились в одну. Разорвать их было невозможно. Это были всего лишь два разных слова для одного и того же понятия; и только выбор одного из них определяет, кем был Гитлер – борцом за справедливость по отношению к Германии или потенциальным завоевателем Европы.