Часто дыша, чеканщик безостановочно повторял заклинание, позволяющее унять боль. Его руки, живот и правое бедро блестели от крови. На ресницах повисли слёзы. Но колдун упорно продолжал ковырять себя чеканом, то нашаривая шарик менсаконца, то вновь теряя его.
Увидев появившегося рядом рыцаря, тёмный маг что-то неразборчиво крикнул и с гневным отчаянием ткнул Бела чеканом. Окровавленное жало скользнуло по повреждённой броне, отыскало дыру и застряло в поддоспешнике.
Лишившийся кинжала Им-Трайнис, просто протянул огромные ручищи, обхватил голову колдуна и свернул шею.
– Корхаб шем Гоар мушаахд згер, – неожиданно для себя, произнёс рыцарь, откуда-то ведая значение слов: «Гоар шлёт тебе проклятья».
Он разжал руки и мастер-чародей, чьё лицо теперь было обращено в сторону спины, с шумом рухнул. В то же мгновение ноги Бела подогнулись, и он тоже упал: сначала на четвереньки, а после набок. Чувствуя себя так, будто вот-вот помрёт, он отстранённо наблюдал за тем, как с колокольным звоном со стен сыплются сотни парсун, до того державшиеся силой магии.
В момент смерти колдуна все воплощённые рабы исчезли. Кроме рыцаря, в комнате остался только Сиоайл. Привалившись к сплетению побегов, покрытых уже не одной листвой, но и мелкими белыми цветами с нежным запахом, менсаконец устало глядел на происходящее. Когда затих лязг последней упавшей парсуны, собравшись с силами, двинулся к Белу.
– Господин Им-Трайнис, вы живы? – присев, Сиоайл заглянул витязю в глаза.
– Не поручусь, – со второй попытки выдавил воин.
Губы менсаконца раздвинулись в слабой улыбке. Кряхтя от боли и усталости, маленький волшебник встал. Дотащившись до рассыпанных из сумки снадобий, вяло покопался в кучке пакетиков. Выбрав один, вытряхнул содержимое в свою флягу, взболтал, после отхлебнул.
К рыцарю менсаконец вернулся гораздо бодрее. Чуть приподнимая голову Бела, поднёс горлышко фляги к губам спутника:
– Выпейте, это поможет.
Им-Трайнис, осознав, что испытывает сильную жажду, послушно сделал несколько больших глотков. Спустя некоторое время перекатился на живот и, не торопясь, встал.
Видя, что с ним всё в порядке, Сиоайл вернулся к рыцарю, лежащему в круге. Бел же начал разыскивать парсуну Гоар.
Переворачивая рассыпанные по полу бронзовые пластины, воин обнаружил, что со всех пропали изображения. Кое-где сохранилась окантовка из чудны́х узоров и незнакомых символов, но нигде не осталось ни человеческого лица, ни звериной морды.
Парсуна Гоар лежала посреди большого неровного металлического пятна, похожего на лужу застывшего бронзового расплава. Бел узнал её по форме, размеру и вязи колдовских знаков, змеящейся по краю. Слегка изогнутую пластину наискось пересекал след от чьего-то клинка. Разглядывая пустую исцарапанную поверхность, где недавно находился портрет девушки, Им-Трайнис гадал, освободилась ли душа Гоар или была уничтожена случайным ударом меча.
– Господин Им-Трайнис! – окликнул задумавшегося рыцаря менсаконец. – Окажите любезность, помогите вытащить барона на улицу!
Бел встал, запихивая парсуну за пояс:
– Дайте мне миг…
Рыцарь приблизился к стене, на которой висела единственная чеканка, пригвождённая оружием Бела. На треугольном куске древней бронзы, напоминающем пробитый щит, не просматривалось ничего – отсутствовали даже царапины. Тем не менее Им-Трайнису не хотелось прикасаться к парсуне.
Ухватившись за рукоять меча, витязь потянул. Затем вцепился второй рукой в перекрестье, а коленом упёрся в брёвна стены. Лицо рыцаря покраснело от напряжения, под одеждой жёсткими буграми завибрировали мышцы.
