– Я буду ездить с тобой! – Он так резко развернулся, что нечаянно задел ее локтем. Она потерла предплечье.
– И? Ну, вот, приехали мы… Ну, допустим, в Варшаву. Или в Стамбул. И что? Дальше-то как? Ты же не будешь в моем номере жить, чтоб реалити шоу снимать?
– Буду. – Он сказал это так буднично, как люди отвечают на вопрос: чай будешь?
– Я против! – В ней бунтовало все. Она готова была драться от досады. Да что он, черт побери, себе позволяет?
– Это мы исправим. – Она уставилась на него глазами размером с пятак. А он выбросил окурок в пепельницу. – Идем есть. Остывает.
Яичница действительно была гораздо вкуснее гостиничной. Откровенно говоря, она давно так вкусно не завтракала. Все эти разъезды стали огромным плюсом – в быту она была довольно беспомощной. А домработниц не особо любила. В те редкие дни, когда она приезжала домой между гастролями – ей хотелось побыть совсем одной. И снующие повсюду помощницы по хозяйству только раздражали. Мамы и деда не стало несколько лет назад. Как-то почти одновременно. И больше не к кому было приезжать на фирменную яичницу и пирожки с яйцом и зеленым луком.
– У меня самолет через 7 часов, – зачем-то сказала вслух она.
– Я отвезу тебя в гостиницу, соберем твои вещи, потом провожу в аэропорт. – Он говорил уверенно, словно они уже достигли каких-то соглашений.
– Мне надо позвонить агенту, а то он сойдет с ума.
– Я уже написал Моисею, он в курсе, что ты со мной и в порядке.
– Как? Ты… знаешь Моисея? Вы сговорились что ли? – Она негодовала! Вот так номер! Верный старикан слил про нее инфу. Небось, хотел заработать.
– Так, тихо. – Он заметил, как она побагровела всей лысиной. – С Моисеем я познакомился давно. Еще даже тебя не было. Мы с ним вместе учились. Только я вот снимаю фильмы, а он талантливо продвигает гениев. Года 2 назад пили вместе. И он сказал мне, что у него сейчас проект, ради которого он бросил все. Это ты. А у него чуйка, я знаю. Он с первых трех аккордов угадает талант. Я сначала плечами пожал. А потом он мне дал билеты. Мы тогда еще с женой вместе пришли. – На этой фразе она почему-то замерла. Жена? – Полгода я не мог понять, что происходит. Все не то, все не так. Сценарии говно, снимать не хочу. Потом дошло. – Он убрал пустую тарелку в раковину и присел на подоконник, собираясь закурить.
– Что? – Ей не терпелось. Она уже наелась половиной порции и хотела знать подробности. Все же любят послушать историю о себе.
– Что я влюбился в тебя. И хочу поставить фильм о тебе.
Он спокойно курил, смотрел ей прямо в глаза и говорил так просто, будто рассказывал ей рецепт той самой яичницы. Она онемела. Так ей в любви еще никто не признавался.
– Моисея ты вчера, конечно, уделала! – Он вдруг расхохотался в голос, и в уголках глаз морщинки сложились гармошкой. Почему-то ей это показалось милым. – Как он страдал во время концерта. Это Вена, здесь так нельзя, они не поймут, – передразнил он своего старого приятеля.
У него так натурально получилось, что она прыснула. Он тоже рассмеялся.
– Да, ему от меня достается. – Она погладила свою голову без волос. – Как тебе моя новая прическа?
– Огонь! Тебе идет! – Он был абсолютно честен. Это она умела считывать.
– Сколько будут длиться съемки?
– Я думаю, мы уложимся в 5—6 месяцев.
– Полгода ты собираешься жить со мной? – Она распахнула глаза еще шире. И в этот момент вдруг вспомнила. – Послушай, Герман. Ни один мужчина не прожил со мной дольше месяца. Ломались, спивались, сбегали к мамам, другим бабам, психотерапевтам. Просили политическое убежище в Таиланде с условием смены пола. Куда ты собрался? И… Жена же!
