Алька только улыбалась в ответ и согласно кивала головой, но ничего не меняла в своей жизни.
Когда исполнился год с гибели Саши, она пошла в церковь, хотя ее нельзя было назвать верующей. Заказав Сорокоуст, она постояла перед иконами, крестясь невпопад, неумело, потом вышла… Идти домой не хотелось. В этот день она долго бродила по парку, где они встречались когда-то, пока не дошла до этой вот скамейки под ивой. Ей вспоминалась их любовь, совместная жизнь, наивные мечты… Казалось, все это было недавно, только вчера. Вспоминалось только хорошее. Его измена, их размолвка, ее уход от него, – все стерлось, забылось, как сон.
***
Сидя на скамейке под ивой, она так ясно представила их первую встречу, счастливое лицо Сашки, свою тогдашнюю радость, что, закрыв лицо руками, заплакала еще горше. Вдруг совсем рядом послышались чьи-то шаги, и чужая рука легонько коснулась ее плеча.
– Да о чем же ты так плачешь, милая? – раздался участливый женский голос. – Может, помочь тебе чем? Так ты скажи! Вдруг я помогу? Я, случается, помогаю…
Алька всхлипнула и подняла голову. Перед ней стояла пожилая женщина. Лицо ее терялось в тени, отбрасываемой ветвями ивы. Сначала Альке хотелось сказать незнакомке что-нибудь резкое, типа: нечего, дескать, вам лезть, куда не просят! Но в голосе женщины были такая сердечность и такая искренняя теплота, она смотрела так участливо, что неожиданно Алька почувствовала ее своей, близкой, словно они были давно, очень давно знакомы. Женщина между тем достала из сумочки чистый платочек и протянула ей.
– На-ка вот, вытри слезы!
Алька послушно взяла платок и вытерла лицо.
Женщина опустилась на скамейку и погладила ее по голове, как ребенка.
– Ну, из-за чего же ты так плакала? – ласково спросила она. Алька отдала платок, прерывисто вздохнула, провела рукой по лицу и неожиданно для себя рассказала все…
Женщина молча выслушала ее. Она не охала и не ахала, не говорила слов утешения, но от нее исходило такое незримое тепло, спокойствие и доброта, что Альке вдруг стало хорошо и легко, словно она выплакалась наконец-то на груди близкого, родного человека. Они долго сидели, старуха все молчала, только ласково, успокаивающе гладила руки девушки. Потом стало темнеть, и Алька спохватилась, что надо идти.
– Простите меня, – смущенно сказала она, поднимаясь. – Вот видите, уже можно бы мне и успокоиться, а я все реву. И вам теперь настроение испортила, наверное… Пойду я!
– Постой! – сказала женщина, улыбнувшись. – Ничего ты не испортила! Подожди немного! Вот ты твердишь, что время не лечит… Это не так. Но если бы даже так было, запомни: время дает утешение! А что касается твоего горя… Я думаю, все не настолько плохо. Что-то мне говорит: не погиб твой Сашка. Вернется он, слышишь? Ты только верь в это! Ну вот, улыбнулась! Вот и умница! А теперь иди!
Алька встала и пошла. Отойдя шагов на десять, она оглянулась, но на скамейке уже никого не было.
С тех пор прошло около трех лет. Вероятно, незнакомка была права, – Алька уже не так остро чувствовала свою потерю. Сынок ее рос и радовал мать каждый день чем-нибудь новым. Она посвящала ему все свободное время. Замуж она не вышла, – не было никого, кого она смогла бы любить так, как Сашку, а меньшего она не хотела. Кроме того, в глубине души у нее все время теплилась призрачная надежда на его возвращение. Умом она понимала, конечно, что слова сердобольной старушки вряд ли стоит принимать всерьез, но ничего не могла с собой поделать…
