Сумрак стоял в помещении, комната была почти пуста. В центре её находился прямоугольный деревянный стол, вокруг которого на полу был начерчен круг. В изголовье стола стояли три толстые сальные свечи бордового цвета. Съеденный огнём воск растёкся по поверхности, создавая впечатление кровавой лужи. На всех стенах в доме были нарисованы знаки. Висели пучки засохшей травы. Одна стена выделялась на фоне других: на ней малиново-чёрным была нарисована перевёрнутая звезда, внутри испещренная мелкими надписями. Венцом творения были брызги, уже высохшие, бордового цвета. С одной стороны стола стоял высокий стул, на котором лежал нож и медная миска, на дне виднелись остатки чего-то чёрного. Рядом лежал пучок травы, концы которого были испачканы содержимым миски. Любаша поёжилась, словно от холода.
Весь дом вызывал неприятное ощущение.
– Эй, вы в порядке? – тихонько позвала Люба девушку у окна. Та никак не отреагировала.
– Люди, кто здесь? Помогите мне, – вдруг донеслось откуда-то снизу. – Откройте подвал! Я здесь, помогите!
– Таня?! Танюша! – воскликнула Люба, узнав голос подруги. – Что это за место? Я так испугалась за тебя, когда потеряла!
Любаша кинулась к двери в подвал. Отодвинув засов, она с силой потянула на себя тяжеленную створку. Та поддалась, и из тёмных недр навстречу подруге вылетела Татьяна.
– Люба, Любушка, ты не бросила меня, – лепетала Татьяна, сжимая в объятиях подругу. – Мне так страшно. Эта бабка, она ведьма, она чёрная ведьма. Она губит, она кровь пьёт, молодость забирает, за тобой в лес пошла. Надо бежать, – без умолку тараторила Татьяна, растирая по лицу слёзы.
– Успокойся, Таня. Какая молодость? Какая кровь? Я не понимаю тебя. Кто эта девушка? Как мы её оставим? Посмотри – ей помощь нужна, – отвечала Люба.
– Нет, Любаша, девушка и не живая уже, – так, оболочка. Ведьмиными стараниями её время сегодня закончится, – сказала Таня.
– Ересь какая-то, ничего не понимаю, – повторила Любаша.
– Садись, – сказала Татьяна, – до ночи у нас время есть, не придёт бабка. Я тебе расскажу, что сама за это время узнала. Ты как этого кота увидела да с тропы сошла, я в полной темноте оказалась.
Пока ты смеялась да кошака гладила, услыхала я за спиной шорох. Только голову повернула, как мне в лицо какой-то жидкостью прыснули; я мешком и повалилась. Очнулась – сижу на лавке в этом доме, руки-ноги верёвкой повязаны. Темнота, лишь три свечи горят.
На столе лежит девушка, а перед ней бабка согбенная. Руками машет, кругами ходит, слова непонятные бормочет. Увидела, что я очнулась, встала передо мной и улыбается, словно скалится.
Я взмолилась: «Отпусти, бабушка, в чём я перед тобой виновата?» Она рассмеялась так страшно и говорит: «А ни в чём! В дурости своей! Я аккурат ко дню Ивана таких дурочек и подлавливаю, которые за быстрым счастьем в чащу идут да цветок папоры ищут.
Раз в тридцать лет мне нужно жизнь свою обновлять. Не хочу я помирать, мне и на этом свете гоже. А для этого нужно трёх молодых дурёх к себе затащить да обряд исполнить».
«Какой обряд?» – прошептала я. «А такой! – отвечает. – Три дня я над девицей заговор читаю, кровь ей пускаю, а как помрёт, так вторая нужна, а потом и третья. С каждой души мне молодости прибавляется.
Годков-то мне уж, почитай, двести исполнилось, а я на днях, как с вами закончу, снова молодицей-красавицей стану! Ну, хватит болтовни, сегодня третий день. Завтра твой черёд настанет, а мне ещё подружку твою найти надо!» Открыла дверь в подвал и сунула меня туда, а я в дырочку-то весь этот обряд и подглядела.
