Историки Варшавского университета. Время и судьбы - страница 10
Таким образом, в дискуссионном вопросе об уровне русского просвещения Козловский, вслед за Татищевым, выступал как ревностный защитник теории о высоте просвещения в Древней Руси.
Признав факт существования школ в домонгольской Руси доказанным, Козловский попытался воспроизвести сам строй этих школ на основании свидетельств источников. Он обратил внимание на то, что наряду с духовенством существовали светские учителя. Это тем более вероятно, что представителей духовенства было немного, а часть его была греками, которые вряд ли могли так освоиться со славянским языком, чтобы на нем преподавать. Козловский считает возможным говорить о династиях учителей, когда дети наследовали занятие отцов[33]. Обучение начиналось в семилетием возрасте с азбуки, запоминания букв, затем слов и совершенствовалось чтением псалтири. Уважение к чтению, к книге отразилось на самом способе написания книг и их сохранении. Несмотря на дороговизну книг, любители собирали целые библиотеки (например, Ярослав Мудрый).
Из сказанного Козловский делает вывод о том, что в Древней Руси в образованных людях не было недостатка. На основании летописей и татищевских известий он приводит примеры высокой образованности князей (смоленских Святослава и Романа Ростиславичей, Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо, черниговских Игоря Ольговича и Святослава Давидовича, галицкого князя Ярослава Осмомысла) и духовенства (игумена печерского Феодосия, епископов новгородских Иоакима и Луку Жидяту, монахов печерских Нестора, Никона и Никиту Затворника, митрополита Иллариона, Туровского епископа Кирилла и др.).
Большое внимание историк уделяет кругу чтения древнерусского человека. Исследуя этот вопрос, И. И. Козловский имел в виду не только те книги, которые дошли до нас от XI–XIII вв., но и те, списки которых относились к более позднему времени, но о которых с уверенностью можно сказать, что они были знакомы русским читателям в XI–XIII вв. На первом месте среди древних книг стояли книги Св. Писания и творения отцов церкви. Любимым чтением были сочинения Иоанна Златоуста, так как его изложение отличалось жизненностью и отсутствием аскетического ригоризма. Был знаком русский читатель и с иностранной литературой, прежде всего византийской и югославянской. В большом почете были классические языки.
В вопросе о культурном влиянии Византии на древнерусское просвещение Козловский придерживается вывода о том, что с первых шагов русская литература стремилась к самостоятельности. Это видно из подбора тем и из их освещения. Но форма произведений была заимствована из Византии. То же можно сказать о школьном образовании. Византийское влияние сказывалось в смысле характера преподавания и его приемов, но не в смысле содержания преподаваемых наук.
Следующий раздел спецкурса был посвящен истории просвещения в эпоху монгольского ига (XIII–XV вв.). Козловский обращает внимание на то, что в литературе преувеличивают отрицательные культурные последствия для Руси монгольского завоевания. Напротив, на основании ряда источников (послание новгородского архиепископа Геннадии, Стоглав и др.) он констатирует более широкое распространение грамотности в этот период[34]. Об этом свидетельствует то, что учительством занимались разные люди за плату, т. е. была потребность в учении, существовал целый разряд людей, которые переписывали и продавали книги. Общий вывод, к которому приходит И. П. Козловский в этом разделе, состоит в том, что образовательный уровень духовенства в XIII–XV вв. понизился, но грамотность и любовь к просвещению развивались, особенно в светской среде. Византия перестала давать умственную пищу Руси, и передатчик этой пищи – духовенство – утратил свою роль в этом деле. В народе же грамотность продолжала развиваться, и культурные взгляды передовых людей приобретали национальную окраску.