Огромное тёмное здание местной конторы встретило его смесью запахов начинающей плесневеть древесины и дыма. В широкой комнате, уставленной шкафами и столами, чувствовалось тепло натопленной печи.
Пробравшись вдоль стены сквозь тёмные сенцы, Владимир нащупал ручку внутренней двери. Отворил и стал на пороге, разглядывая внутреннее содержание горницы с четырьмя столами, заставленной шкафам. Здесь же его встретил хмурый на вид, крепкий, хотя и пожилой мужик, обутый в валенки и в телогрейке, накинутой на плечи. Владимир, не заметив на нём воинских знаков различия, всё же сразу почувствовал начальника. Судя по описаниям, привезённым им из района, это, скорее всего, подполковник Семёнов – главный здесь по госбезопасности.
Владимир, согласно уставной церемонии, звонко представился и попросил разрешение войти.
Он не успел подробно разглядеть этого человека, заметив мельком лишь широкое скуластое лицо с тонкими губами и крупным носом, короткую военную стрижку с уверенной проседью. Ему пришлось быстро отвести взгляд, когда его заметили. Лицо Владимира и начищенные сапоги его Семёнов рассмотрел откровенно и прямо, и не торопясь также неспешно выдвинул ящик из стола. Достал небольшую папку, открыл её, пролистнул несколько документов:
– Твоё личное дело. Владимир Журавлёв, – отличник боевой и политической подготовки. Секретарь комсомольской организации. Направлен к нам по спецраспределению. Всё так?
В интонации слышался скрытый смысл, который невозможно было в уловить в точности. То ли угроза, то ли ирония, то ли похвала. Владимир подтвердил, поборов желание вытянуться ещё прямее перед человеком, в привычке у которого – умение так задавать вопросы.
Подполковник сунул папку обратно в ящик. Затем откинул телогрейку на спинку стула и, словно, потеряв интерес к Владимиру, присел к печке, чтобы заняться дровами.
Владимир осмелился скинуть вещмешок с плеча себе под ноги.
Повозившись с печкой, подполковник устроился на большом, покрытом шкурами диване, коротко приказал:
– Садись…
Владимир растерянно огляделся. Куда садиться то? Присесть можно было либо на диван, рядом с подполковником, либо на стул за большой конторский стол, стоявший посредине комнаты, либо на единственную табуретку, одиноко прислонившуюся к стене. На ней ему пришлось бы чувствовать себя весьма неловко, как перед расстрелом. Спросить что ли, куда сесть? Дурацкий будет вопрос.
– Ну.., – поторопил подполковник, угрюмо разглядывая замешательство младшего лейтенанта.
Владимир подумал, уверенно взял табуретку и перенёс её поближе к дивану, чуть сбоку. Сел. Затем попытался принять позу посвободнее, но не придумал, как это сделать на табуретке. Опустил локти на колени. Стало неудобно, словно он молиться собрался. Тогда он выпрямился и положил ладони на колени. Почувствовал, что так – лучше.
– Ну, что, лейтенант, – сказал подполковник после того, как Владимир перестал ёрзать, – поздравляю тебя с началом службы, хотя, могу догадываться, ты не в восторге от назначения.
– Военный человек должен подчиняться приказам, – осторожно ответил на это Владимир и осмелился второй раз украдкой заглянуть в лицо подполковника.
Семёнов теперь добродушно и насмешливо прищурил глаза и, как показалось, опять скользнул взглядом по вычищенным сапогам младшего лейтенанта.
– Так, но думать тоже приходится иногда, – задумчиво ответил Семёнов, – главное запомни. Зона так устроена, здесь надо всё, что возможно у людей отобрать и запретить. Вот только тогда у них мысли сразу становятся простые и правильные, где поесть и подольше поспать. Вот это самые хорошие, основные и надёжные мысли, и самые полезные для общего дела. А если будешь по-пустому с людьми церемониться – всем навредишь, а себе – больше всех.
