Правда, мое жалование целиком зависело от щедрости семей, с которыми меня связывала работа.
– Когда покажешь себя, мы подумаем об увеличении платы, – пообещал мировой судья, и я согласилась, но за все время, пока я учила детей в стоявшей близ Третьей баптистской церкви школе в одну комнату, я не получила от него ни шиллинга.
Мы учили буквы и цифры, исследовали имевшиеся в нашем распоряжении карты. До йельского образования было далеко, но я неплохо справлялась, к тому же стоило мне поднять на учеников «устрашающий» взгляд, и они – почти всегда – делали то, что я от них требовала.
Я унаследовала книги преподобного Конанта и готова была поделиться ими, но дети – я с радостью отметила, что девочек среди них почти столько же, сколько и мальчиков, – пока не доросли до Шекспира. Так что я пересказывала им сюжеты пьес, зачитывала фрагменты и сама дополняла повествование.
На переменах мы развлекались борьбой на локтях и состязаниями в беге, но я никому не позволяла себя одолеть. Такое поведение не подобало учительнице, но на мальчиков производило сильное впечатление, а девочек восхищало.
Каждый школьный день я посвящала время самым разным вещам: мы вязали узлы, учились шить, распознавали местные растения и животных. Образование – это не только знание грамоты и арифметики. В нем есть место чуду, а еще оно превращает детей в умелых и полезных для общества людей.
Я говорила ученикам, что им не обязательно любить все занятия и все уметь, хотя при этом чувствовала себя лицемеркой, ведь от себя я всегда и в любой области требовала превосходного результата. Я не проводила уроков и не давала заданий, предназначенных только для мальчиков или только для девочек. Образование, которое получали мои ученики, подходило всем, и, как ни странно, этому почти никто не противился – даже родители.
Вероятно, они немногого ждали от девчонки-учительницы. Они знали, что это временно, а когда война закончится и жизнь «вернется в нормальное русло», я оставлю школу. Однако представление о «нормальности» изменилось, и хотя я была первой учительницей в школе Мидлборо, но подозревала, что вряд ли стану последней. Когда один человек взбирается на гору, достигает вершины, за ним по пятам следуют другие, жаждущие покорить эту же высоту.
Элизабет я писала:
Я наконец-то бываю в школе, в месте, которое долго оставалось для меня под запретом, и я в восторге от этого. Школа работает только в зимние месяцы, по несколько часов в день, так что по вечерам и ранним утром, до начала уроков, у меня есть время, чтобы ткать и помогать Томасам.
Иеремия – мой старший ученик, и я рада видеть его в классной комнате, смотреть, как он улыбается мне с последнего ряда. Не знаю, долго ли он продержится в школе. Он жаждет отправиться на войну, и я уверена, что едва он достигнет подходящего возраста, как уйдет, так же, как сделали остальные. Я молюсь, чтобы этого не случилось. Я слишком сильно буду скучать по нему.
Работа учительницей помогла смирить мой неугомонный характер и дала мне цель в жизни. Я стараюсь быть женщиной из Притчей, такой же, как вы, но думаю, что мне больше соответствуют строки из Послания к Римлянам, 12:2: «Не приспосабливайтесь к образу жизни этого мира, но преображайтесь, обновляя ваш разум».
Я боюсь, что буду вынуждена навсегда приспособиться к своему маленькому мирку, однако, быть может, его границы не столь жестки и неумолимы, как мне когда-то казалось. Вас наверняка не удивит то, что я пробую эти границы на прочность.
