История Марго - страница 6

– Но, может, если она узнает о нас, то бросит его, и ему придется переехать к нам.

– Я уверена, что кое-что она и так знает.

– Ты же говорила, она и понятия о нас не имеет.

– Конкретно о нас – нет, но она умная женщина. Я бы не стала держать ее за дуру.

Анук с нервным смешком запустила пальцы в волосы. Я вгляделась в нее внимательней.

– Ты надеялась, что когда-нибудь мы с ней столкнемся.

– Она знает, – повторила Анук, не обращая на меня внимания.

– Почему ты так уверена?

Ее убежденность меня потрясла. Я ей почти поверила, но у меня возникло ощущение, что к этому выводу ее подтолкнула одна лишь наша короткая встреча с мадам Лапьер и что значение этой встречи она обдумала давным-давно. Анук пристально смотрела на меня из-за кухонной стойки.

– Да и вообще, с чего ты взяла, что она захочет его бросить?

Я сделала глоток, и горячая вязкая жидкость встала комом в горле. Вымоченный в шоколаде хлеб превратился в папье-маше.

– И с чего ты взяла, что я захочу, чтобы он жил с нами? – спросила Анук.

Она ушла в гостиную и уселась в кресло. Я видела ее краем глаза. Она поставила стопы на массажер для ног – папин подарок – и включила его. Прибор ожил и загудел, и по ее ногам побежали мягкие волны вибрации. Она настроила массажер на самый низкий режим.

– Я не всерьез, – сказала я, и прозвучало это так, будто я оправдываюсь.

– Позволь я тебе кое-что скажу. Твой отец и мадам Лапьер уже много лет не были близки. Они спят в разных кроватях. Это брак по расчету. У них платонические отношения.

– Откуда ты знаешь?

– Что?

– Что он с ней не спит?

Анук засмеялась в своей привычной театральной манере и переключила режим на массажере.

– Ты права, Марго, – сказала она уже мягче. – Мы ничего о них не знаем. Мы не знаем, как выглядят их отношения изнутри. Невозможно судить о чужой интимной жизни со стороны. Впрочем, едят и устраивают стирку они вместе.

Она закрыла глаза. Ее широкая рубашка спускалась ниже бедер, но, когда стопы подпрыгивали от толчков массажера, я видела темные промельки у нее между ног.

– Ты этого не знаешь, – сказала Анук, – но твой отец не любит перемен. Он бы не смог взять на себя ответственность, если бы мы внезапно вторглись в другие сферы его жизни.

– Это же абсурдно, – сказала я, тряхнув головой, и отодвинула чашку с шоколадом. У меня пропал аппетит. Я пыталась подобрать слова, чтобы переубедить мать, но ничего не шло на ум.

– О господи, не делай такие большие глаза. Ты что, плакать собралась? Как же он тебя избаловал, что ты плачешь по малейшему поводу.

Анук говорила так, будто я не ее дочь. К моим щекам и шее прилила жаркая кровь.

– Почему ты ведешь себя так жестоко? Да еще и в мой день рождения.

– Не драматизируй.

– Мне просто жаль, что мы не живем с ним.

– Ты все время хочешь, чтобы последнее слово оставалось за тобой. А сейчас ты, наверное, хочешь жить еще и с ней.

Анук нарочно не называла ее по имени – мадам Лапьер или Клэр, – хотя оно было ей прекрасно известно. Иногда она говорила la dame, эта женщина.

Она выключила массажер и вернулась на кухню.

– Однажды утром ты спустишься вниз, а меня здесь не будет. И тогда тебе уже не придется делить его со мной. Но не жди, что он сюда переедет. Ты будешь завтракать в одиночестве, а он будет навещать тебя, когда ему удобно.

Ничто не могло напугать меня сильней, чем возможность потерять мать, и все же я ощутила какой-то пульсирующий трепет, когда она произносила эти слова. Если бы она меня бросила, у меня бы появилась очевидная причина винить ее, а не это смутное чувство неудовлетворенности. Я мучительно пыталась придумать, чем ее задеть.