История моего стыда - страница 19

– Очень вкусно! Спасибо вам огромное!

– Да ладно, уж за такое точно не благодари, – она надела легкую куртку, взяла огромную кастрюлю и вышла с ней во двор.

Недоумевая, я стал ждать возвращения Раисы Ивановны, попутно изучая кухню. Вернулась она минут через десять с опустевшей кастрюлей.

– Как видишь, добавки больше нет, Дима, всё съели, – с непроницаемым видом женщина стала мыть посуду.

– А кто съел-то? – поинтересовался я.

– Так собаки и съели, кто же еще. Я варю им кашу и кормлю каждый понедельник, – невозмутимо ответила Раиса.

Я поперхнулся.

– А почему вы мне не сказали?

– Так ты и не спрашивал. Ты был голоден, попросил каши, а молодым людям я никогда еще не отказывала, – она весело подмигнула мне.

Я смотрел на нее, недоумевая, что происходит.

– Да не переживай ты так, я добавляю в эту кашу только крупы трех видов. У собак шерсть от них прямо лоснится! – наконец она не выдержала и засмеялась.

– Я, пожалуй, пойду, – тихо сказал я и вышел из кухни.

В своей комнате я открыл телефон с непрочитанным сообщением от Марии.

– Я забыла предупредить: у хозяйки квартиры крайне своеобразное чувство юмора. Она очень любит смеяться и пошло шутить. Но, я уверена, вы подружитесь. Это добрейшая, уникальная женщина!

– Да уж, – сказал я в темноте. – Пойти и поискать новое жилье, что ли?

На столе, у самой кровати, я заметил меленького лягушонка, весело улыбающегося мне и раздувающего могучие щеки. Как он там очутился, я не знал.

– Это тебе, Дима, в знак нашего знакомства, – пропела Раиса Ивановна из коридора.

Я усмехнулся и положил подарок в карман. Так и прошел мой первый день в Москве. Я разложил вещи, позвонил домой, выставил любимые книги и фотографии, а затем, дабы проветриться, еще раз спустился в метро. Блинчик был на той же станции, что и с утра. Мой друг явно узнал меня и обрадовался новой порции человеческих ласк.

– А я сегодня собачью еду ел, представляешь? – сообщил я ему. – И даже понравилось… Постараюсь принести и тебе как-нибудь, будем выживать вместе.

Блинчик яростно завилял хвостом. В компании с бездомной собакой я и встретил ночь, доехав домой под самое закрытие метро и уснув замертво.

Лето, по обыкновению, я проводил в Ереване либо в отдаленных селениях, на плантациях отца. Мне нравилась первозданная простота обычных работников; повзрослев, я назову это скорее эмоциональной сбалансированностью – способностью порой просто не думать о том, на что ты не в силах повлиять, и концентрироваться на том, что от тебя истинно зависит. Я научился этому именно у тех обычных людей, что окружали меня в летние каникулы.

А еще я всем сердцем любил горы: чувствовал их зов, их душу и пение; ощущал, как какая-то нечеловеческая, мистическая сила тревожит, выдавливает каменные глыбы, что миллионы лет покоились в толще земли, куда-то вверх, – сила хаотичная и непокорная. Стоя на любой из горных троп, я грезил, словно сам расту, подчиняясь этой немыслимой мощи.

– Интересно, – с подростковым размахом думал я, – если ад существует где-то там, под землей, то наличие гор – не верный ли признак? Где-то внизу должны быть огромные пещеры для грешников, которые томятся в огне. И каждая новая гора говорит о том, что под ней появилась пещера для обреченных душ, и излишки земли проступили наружу в виде гор – немое доказательство происходящего в недрах земли.

– До жути страшно. Но все это там, внизу, – размышлял я, – и оно вовсе не имеет отношения ко мне, вечно молодому мужчине, которому предстоит сделать немало хорошего и сложного, чтобы никогда не спускаться вниз и не познать подземный мир на собственной шкуре.