История моего стыда - страница 3

Выглядело всё это, по правде сказать, весьма пикантно и откровенно. Не обращая внимания на шутки друзей, я решил выручить Марию и спросил:

– А что за птица нанизана на палочку рядом с убитым охотником?

– Ученые предполагают, что это его душа, – задумчиво отозвалась девушка.

Тем вечером, вернувшись домой, я долго думал: а как может выглядеть моя душа и куда она улетит, если я когда-нибудь встречусь с подобным быком? Много времени спустя, во время ожидания собственной участи в грязном подвале, мне предстояло вновь вспомнить об этой древней птице-душе, боясь расстаться с ней навсегда.

«Душа грустит о небесах. Она нездешних нив жилица…» – писал Есенин. Слишком поздно я понял, что, похоже, в моей жизни всё сложилось ровно наоборот, и именно небеса грустят о моей потерянной душе.

Это случилось пестрым весенним вечером. Я встретил Марию в магазине после учебного дня с лекциями по живописи и вызвался ее проводить: мне были приятны ее общество, голос, а также неторопливая, но чувственная манера общения.

– Скажите, почему вы здесь? – спросил я под конец разговора, прощаясь до завтра.

– Я живу в этом районе, – произнесла Маша очевидный ответ.

– Нет. Почему вы, умная, утонченная девушка, до сих пор остаетесь здесь, в этом городе, в этом колледже, где все мы только и делаем, что усмехаемся над вашей страстью к прекрасному и любим ваши лекции лишь за обилие голых людей на картинах?

Мария, кстати, и правда подозрительно часто говорил об эротизме – скрытым и явном – в искусстве разных лет, но чем это вызвано, я тогда не понимал. Она ответила не сразу. Я испугался, что обидел ее, и уже открыл было рот для извинений, но затем услышал:

– Я училась в Москве… и вернулась сюда только ради молодого человека. Оставила там карьеру и друзей, но нисколько не жалела об этом, ведь здесь, среди нищеты и дымящих труб, был он – тот, с которым хоть в ссылку! – она замолчала ненадолго, а потом обронила как бы невзначай: – У нас не сложилось, и с тех пор я одна… Бегаю по кругу в замкнутом колесе…

Я не знал, что ответить. Много сил уйдет, прежде чем я пойму: мужчина, если он задает вопрос, должен быть готов к ответу. Тогда же я еще не обладал должной чуткостью души, и все, что пришло мне на ум, – это обнять ее.

К тому моменту я уже встречался с девушками, ласкал и целовал их, но дальше этого никогда не продвигался. А еще я никогда не обнимал женщину, плачущую у меня на плече. Мы молча дошли до подъезда Маши, и после неловкой паузы она пригласила меня на чай. Квартира девушки расстраивала ветхостью и темнотой, но радовала идеальной чистотой и порядком. Повинуясь какому-то неконтролируемому, неподвластному страху инстинкту, я поцеловал ее после кружки чая с домашним пирогом: поцелуй был странный и неловкий, но искренний и словно бы ожидаемый с ее стороны. В ее выразительных глазах искрила тоска, сомнение, а еще – надежда… Я почувствовал напряжение в паху – возбуждение достаточно сильное, чтобы девушка могла ощутить его сквозь одежду. Мария осторожно, как ребенок, который хочет сунуть руку в клетку и погладить льва – хочет и боится, – прикоснулась рукой к моей груди и животу, не решаясь опуститься ниже. Ее глаза не отрывались от моих; там не было похоти, но горело желание вырваться из колеса одиночества – пусть и таким ненадежным способом.

Мы молча, с частым и жадным дыханием раздели друг друга. Каждый новый шаг становился немалым открытием. Я впервые увидел женскую грудь: мягкая, но упругая, она дарила неожиданно нежное ощущение при прикосновении, соски были темными и твердыми, как два камушка, и словно впивались в меня взглядом, гипнотизируя и маня. Я не торопился и со свойственной мне любознательностью изучал каждый сантиметр ее груди. Как оказалось, именно в подобной неторопливости и искренности в ласках нуждалась каждая женщина, с которой меня сводила судьба. Уже тогда мне нравилось фиксировать в памяти все черты женского тела, как художник, подмечая детали.