– Так… – торжествующе протянул Шидай, надавливая пальцами на кожу.
Майяри охнула, когда лёгкие окатило жаром, и потрясённо заморгала. Мужская рука почти мгновенно выскользнула из-под её рубашки, и Шидай откатился вбок.
– Вот и всё, – с укором протянул он. – И стоило такую сцену закатывать?
Продолжая ворчать себе под нос нечто укоризненное, лекарь поднялся и начал натягивать сапоги. Всё ещё ошарашенная, Майяри с недоумением воззрилась на него и провела ладонью от ключицы до солнечного сплетения. Неужели не заметил?
Что-то жёсткое упёрлось в запястье. Майяри с недоумением опустила глаза и замерла. Из-под обтрёпанного рукава проглядывал край золотого паутинчатого браслета. Несколько долгих секунд она просто смотрела на темнеющие знаки, вчитывалась в них, расшифровывала, хотя этого совсем не требовалось: она и так знала, что это, – а затем быстро задрала сперва правый рукав, а потом и левый. Золотые браслеты оковывали её руки от запястий до локтей. Они были похожи на тончайшую паутину, и на левом запястье между золотых нитей можно было различить кусок ткани, в котором Майяри с неожиданным облегчением опознала ворот от своей старой рубахи. Но облегчение было недолгим. Её затрясло.
– Что это? – едва слышно спросила она.
Шидай обернулся и с любопытством осмотрел её руки. Девушка держала их так, словно брезговала прикоснуться ими к остальному телу.
– Ну ты же не думала, что мы никак не обезопасимся от твоих сил? Если ты невиновна, то мы их снимем. Через некоторое время.
Майяри едва не закричала. Это браслеты для хаги! Для хаги! Что она сказала на допросе? Что?! Почему на неё надели хаггаресские браслеты? И как они собираются их потом снимать?
Сдержаться удалось только благодаря невероятному усилию воли. Она не может задать ни один из этих вопросов потому, что она не должна знать, что их вообще можно задать!
Стража почтительно приветствовала хромающего харена. Утро сегодня выдалось очень морозным, и левая нога уже предсказуемо подвела своего хозяина, отказавшись сгибаться. Подъём по лестнице слегка разогрел её и тут же ввёл в онемение от перенапряжения, но Ранхаш даже не думал щадить самого себя. Он прошлой ночью почти и не спал. Отсутствие Шидая позволило ему беспрепятственно посидеть в кабинете и осмыслить сложившуюся ситуацию.
В качестве следователя Ранхаш выступал нечасто. Большей частью он был в роли сыскаря, когда требовалось просто найти преступника и препроводить его к месту казни. Но на его воинской должности и это требовалось не слишком часто. И Шидай, и прадед долгое время выступали против того, чтобы он занимался расследованиями, и ставили палки в колёса: до пятидесяти лет Ранхаша очень увлекала работа следователя. Шерех, памятуя о печальной судьбе сына, родного деда Ранхаша, не хотел, чтобы то же случилось и с правнуком. Впоследствии Ранхаш оставил давнюю мечту и сейчас воспринимал её как блажь молодости, поэтому нежданно обретённое место главы сыскного отдела его ничуть не порадовало. Но прадед, видимо, понял, что убиться Ранхаш может где угодно, и в качестве харена санаришского сыска за ним наблюдать проще, чем в качестве дарена, который мотается по всей стране и порой в самых глухих её уголках. Раньше эта опека дико раздражала, но за почти два века Ранхаш привык и перестал обращать внимание. Хотя в юности это особое внимание прадеда доводило его до приступов неконтролируемой ярости.
