С такими пациентками всё предельно понятно. Хотят родить, мечутся, думают только о своем зачатии, возвели его в культ. Каждый сантиметр тела проверили, куда им только не заглянули врачи-активисты. А организм в отказ идет. Организм лучше понимает, от кого ему беременеть.
Значит, нынешний партнер чем-то не устраивает. Значит, опасно с ним или некомфортно. Или ситуация жизненная не позволяет рожать. Или родственники давят, действуют на нервы.
Он этой Маргарите блоки выправил — так, во имя будущих свершений, — а оказалось, что зря. Сразу же нервы ударили по желудку. Видимо, она только из-за своих зажимов и держалась на ногах.
В камеру наружного наблюдения он видел, как ей становится плохо... и уже не смог отпустить...
Он добровольно согласился ей помогать. На постоянной основе. Даже поздней ночью — хотя вообще-то девять вечера был крайний срок для приема, — безвозмездно.
А, нет. Не безвозмездно. За недурственные котлеты с пюре.
В ней что-то было. Другое. Отличное от остальных.
Ему приносили удовольствие их встречи. Тоже неоднозначное удовольствие, со вкусом мазохизма. Потому что Макару Корневу было давно не пятнадцать лет (и даже не тридцать), и он знал, чем чревата привязанность. Не только в любовных отношениях, но и в лечении.
Врач должен быть отстранен от пациента.
Но потом она приехала к нему плакаться в жилетку. Он не знал, как ещё назвать её порыв. Глаза у Маргариты были на мокром месте. Взгляд судорожно метался, пальцы комкали край платья.
Ему бы её послать, выставить за дверь (пусть к другим мужикам жаловаться ходит)… а он…
Принципам своим изменил. Впустил в дом, накормил, даже выделил одну из вечно пустующих комнат.
Угу, он её поспать впустил, а она ночью удумала дверью входной хлопать. Что, решила обратно под крылышко к муженьку упорхнуть?
…Почему-то эта мысль вызывает в нем раздражение. Он выглядывает в окно, а там его гостья. Стоит, обнимая себя руками за плечи. Застыла мраморным изваянием посреди внутреннего двора. Замерла, как будто на космические волны настраивается. Волосы её распущенные, влажные, бьют по лицу, по щекам. А ей плевать.
Он с недовольством наблюдает за тем, как внезапная гостья хозяйничает в его дворе, как с узкого плечика спадает куртка, оголяя бретельку платья, и…
Ум за разум заходит.
Появляются совсем другие, запретные фантазии.
Закоченеет же, дурная. Застудится. Потом её лечить будут настоящие дяденьки-врачи, с толстыми шприцами и капельницами.
В эту секунду она неимоверно бесит Макара. Потому что ему приходится натянуть пижамные штаны, накинуть футболку и выйти во двор.
А рано утром вставать.
Он не привык нарушать свой распорядок дня. Подъем в шесть часов утра. Легкий завтрак. Тренировка. Работа в клинике. Пациенты. Отточенная годами схема, в которой нет срывов.
— Замерзнешь, — укоряет её.
Маргарита молчит. Не реагирует никак, когда он дергает за куртку, возвращая её на плечи. Только закурить просит. Докатились. Что дальше?
Он тащит её обратно в дом, а у самого зубы скрежечут, так сильно он сжимает челюсть. Холодная тонкая ладошка подрагивает. Ну, точно окоченела. Неудивительно. Ночи холодные, майское тепло только-только отогревает землю. Так ещё и волосы мокрые у этой русалочки недоделанной.
Она спотыкается на ровном месте, когда он тянет её в гостевую спальню. Не сопротивляется, не спорит, вопросов не задает. Покорно молчит и плетется следом, только ладонь сжимает всё сильнее.
