В Риме все ликовали. Невозможно передать тот восторг, который вызвала весть о смерти Максиминов. Гонец, который проделал путь от Аквилеи всего за четыре дня, прибыл в то время, когда Бальбин вместе с юным Цезарем Гордианом присутствовал на играх, которые не прервались даже перед лицом столь близкой и грозной войны. Как только собравшиеся узнали, что привез гонец, зрелище было прервано. Поглощенные одной мыслью, сенаторы направились к месту своих заседаний, а народ устремился на форум. В сенате не умолкали ликующие возгласы и аплодисменты, перемежавшиеся яростными проклятиями в адрес памяти Максиминов. Императорам были назначены триумфальные статуи, а богам – торжественные благодарственные молебны. Народ опередил это постановление, поспешив заполнить все храмы. Туда стекались люди всех возрастов и обоих полов. Граждане в каком-то экстазе повторяли друг другу добрую весть, поздравляли друг друга, обнимались. Радость была всеобщей и безмерной. Но никто не ощущал её острее, чем Бальбин, от природы робкий, до сих пор охваченный таким страхом, что не мог слышать имя Максимина без содрогания. Тогда в сопровождении магистратов и всего сената он принёс гекатомбу [жертву из ста быков]; и усердие частных лиц было не менее велико. Каждый, чувствуя себя избавленным от занесённого над ним топора, угрожавшего его личности и жизни, стремился выразить свою благодарность богам жертвоприношениями.
Всеобщая радость возобновилась при виде голов Максиминов, доставленных в Рим всадниками, которые преподнесли их Максиму. Их выставили на обозрение и пронесли на пиках по всем улицам Рима; а толпа, в упоении от радости, оскорбляла их, издевалась над ними тысячей способов и в конце концов сожгла их на Марсовом поле.
Возвращение Максима в Рим стало подлинным триумфом. Ещё в Аквилею к нему была отправлена торжественная делегация из двадцати сенаторов – четверо консуляров, восемь бывших преторов и восемь бывших квесторов – чтобы поздравить его. Когда же он вернулся и приблизился к стенам столицы, Бальбин, его коллега, юный Цезарь, весь сенат и бесчисленная толпа народа вышли ему навстречу. Его встречали как освободителя, как спасителя. Хотя война была закончена без его участия, честь победы приписывали именно ему: и в самом деле, разумные распоряжения, которые он отдал, чтобы остановить и сделать тщетными усилия Максимина, стали её главной причиной.
В то время как все сословия ликовали, лишь солдаты казались печальными и недовольными. Ни речи Максима, ни дарованная и гарантированная амнистия, ни обещанные щедрые дары – ничто не могло утешить их от необходимости подчиняться императорам, которых они не избирали: а сенат усугубил это недовольство своими неосторожными возгласами. Среди аплодисментов, которыми сенаторы осыпали Максима и Бальбина, сравнивая их судьбу с судьбой Максимина, они воскликнули: «Так торжествуют императоры, избранные мудрым выбором! Так погибают те, кто возвысился благодаря благосклонности безрассудной толпы!» Солдаты без труда поняли, что этот упрёк адресован непосредственно им, и возмущение, которое они испытали, вскоре привело к самым печальным последствиям.
В течение краткого затишья, которым пользовались два императора, они дали благоприятное представление о своём правлении. Они выказывали глубокое уважение к сенату, лично вершили правосудие, издавали мудрые постановления, со всей бдительностью и активностью готовились к войне, которую намеревались вести против персов, с одной стороны, и против германских или скифских народов – с другой. Максим должен был выступить на Восток, а Бальбин – на Север.
