На этом фоне ярче вырисовывались личности, хранившие достоинство и верность принципам. Князь П. А. Вяземский, который когда-то трудился над Уставной грамотой, успел разочароваться в либерально-конституционных начинаниях, не верил он и в успех заговора. В историю он вошел как «декабрист без декабря», полагавший, что «оппозиция у нас – бесплодное и пустое ремесло». Вместе с тем он прозорливо предсказывал, что «ограниченное число заговорщиков ничего не доказывает», единомышленников много, и через десять-пятнадцать лет новое поколение придет им на помощь.
Высокую способность к состраданию и сочувствию проявили женщины. Общественным подвигом стал отъезд жен декабристов в Сибирь, чему резко противилось правительство, но что соответствовало давнему обычаю, согласно которому жена разделяла судьбу мужа. Женщины выступали в роли хранительниц духовных и этических традиций. Хозяйка литературного салона А. П. Елагина благоговейно чтила имя сослуживца ее мужа декабриста Батенькова. Дом Елагиных, «республика у Красных ворот», был средоточием умственной жизни Москвы, в нем царили свободомыслие и терпимость, редкие в николаевское время, когда, по словам современника, «в развитии нашей общественности последовал насильственный перерыв».
По итогам следствия по делу декабристов правительство опубликовало «Донесение Следственной комиссии». Составитель «Донесения» недавний либерал Д. Н. Блудов называл тайные общества «скопищем кровожадных цареубийц», а в планах заговорщиков находил «едва вероятное и смешное невежество». Он тщательно проследил воздействие на декабристов передовой европейской мысли и обвинил их в подражательности. Движение понималось как «зараза извне привнесенная». «Донесение» призвано было убедить общественное мнение в случайности появления тайных обществ, в оторванности декабристов от действительности.
Николай I и его сановники никогда публично не признавали закономерности освободительных идей в России. Между тем нравственно-политические отчеты Третьего отделения отмечали недовольство настоящим порядком вещей, «зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух». Особое беспокойство вызывала дворянская молодежь, которая, прикрываясь «маской русского патриотизма», мечтала о конституции, уничтожении рангов и о свободе. Опасным казалось возвращение к «идеям Рылеева» – объединение «в кружки под флагом нравственной философии и теософии».
Такого рода кружок составили члены Общества любомудрия, после 14 декабря прекратившие свои тайные собрания, но объединенные вокруг журнала «Московский вестник». Среди них были живы настроения политического либерализма александровского времени, что давало основания Третьему отделению характеризовать их как «истинно бешеных либералов», чьи суждения отзываются «явным карбонаризмом».
«Европеец». Когда в 1832 г. бывший любомудр И. В. Киреевский начал издавать журнал «Европеец», который уже названием своим утверждал мысль об общности путей русской и европейской культуры, то его программная статья «Девятнадцатый век» обратила на себя внимание Николая I. В статье Киреевский воспевал либеральные ценности, на что император заметил: «Под словом просвещение он понимает свободу, деятельность разума означает у него революцию, а искусно отысканная середина не что иное, как конституция». Журнал был запрещен, однако философские искания, начатые любомудрами, были продолжены.
