И от этой мысли вновь захотелось мечтать и любить, куда-то идти, принимая жизнь такой, какая она есть.
С утра я вновь задумался, где найти деньги на продукты? В этот день один из новых знакомых предложил пойти поработать в овощехранилище. Там если не деньгами, то овощами могут расплатиться. Мы единогласно согласились.
Встретили нас недружелюбно. «Пошли вон отсюда, убогие, а то сейчас милицию вызову, ходят здесь всякие, а потом вещи пропадают», – с негодованием встретила нас толстая женщина. В этот день нам так и не повезло, и я в подавленном настроении подался на вокзал.
Удобно расположившись около вокзальной батареи, от которой шло тепло, я пытался заснуть, но голод был сильнее сна. И я невольно обратил внимание, как в привокзальном буфете молодая семья, дожидаясь своего поезда, ела только что сваренные сосиски, запивая горячим кофе.
Недалеко от них расположился не знакомый мне бомж, который всё время следил за их столом. На этот раз бомжу повезло, ребёнок не доел сосиску, а в стакане наполовину остался кофе. Бомж быстренько опустошил стакан, запихал всё со стола себе в карман, а я подумал: «Неплохо пристроился». Но взять со стола оставшуюся еду я так и не решился.
Многие пассажиры дремали в ожидании своего поезда. Размеренную жизнь вокзала нарушила небольшая группа подростков, которым было от 15 до 20 лет. Ворвавшись в зал, наглые и пьяные, они стали осматривать пассажиров, словно пытаясь увидеть знакомых. Громко что-то крича, направились в мою сторону, но, пройдя мимо, остановились напротив бомжа, который доедал бутерброд.
Один из подростков несколько раз ударил его по лицу, дико смеясь, и разбил бутылку пива об его голову. Бомж, как-то странно охнув, обмяк и повалился на скамейку, а подростки со смехом направились к выходу.
Мне стало страшно, я боялся, что они вновь вернутся назад и побьют меня. Некоторое время я просидел в ожидании худшего, но подростки так и не возвратились.
Бомж, полежав на скамейке недолгое время, стал приходить в себя. Потом сел, испуганно огляделся вокруг, словно ища сочувствия у окружающих, и стал вытирать лицо и окровавленную голову.
Немного посидев, стал что-то искать. И когда нашёл свой недоеденный бутерброд под скамейкой, аккуратно сдул с него мусор и стал аппетитно жевать. Передних зубов у него не было, и он, долго прожевывая бутерброд, все это время смотрел в одну точку.
Потом, как ребёнок, стал кулаками тереть глаза, словно из них вытекали слёзы.
Среди обитателей вокзалов сложнее всего жилось калекам. Нищим и так жизнь не в радость, а тут проблем было в два раза больше. В самом конце вокзала уже не один день я замечал человека без ног. Когда ему нужно было передвигаться, свои култышки он закреплял на двух деревянных платформах с колёсами, напоминающими самокат. Примерно такой же, какой был у меня в детстве.
Он так ловко приноровился к своим платформам, что быстро мог исчезать в любом направлении. Для скорости и изменения направления движения ему постоянно приходилось отталкиваться от пола руками, на его ладонях были огромные кровоточащие мозоли. На ночь он аккуратно ставил свои деревянные платформы под скамейку и половинки своих ног укрывал старенькой рваной фуфайкой.
Утром калека приползал в самые многолюдные места, снимал шапку и так сидел долгое время. Если прохожие его не замечали, вытаскивал из своих ватных штанин губную гармошку и играл жалостливые песни. Эта сцена задевала за живое спешащих мимо людей, кто-то ненадолго останавливался, многие небрежно бросали деньги. На них он часто покупал дешёвую водку с колбасой.
