Об этом я мечтал, живя в Москве. Быстро освоившись на новом месте, создал корпункт стройки, стал собирать её историю, писать о людях, получать хорошую зарплату. В то время почти каждый из нас был счастлив по-своему: впереди – светлое будущее, материальный стимул, возможность проявить себя. Здесь я нашёл новых друзей, был избран в совет штаба БАМа.
В стране началась перестройка. На АЯМе (Амуро-Якутская железная дорога) рабочим в то время было не всё равно, кто придёт к власти. Для них главными были стабильность и возможность хорошо заработать. Люди видели несправедливость, так как оказались брошенными на произвол судьбы. Пропадали энтузиазм, стремление, инициатива. Людям была нужна вера в завтрашний день.
И когда от трудовых коллективов АЯМа я был рекомендован на совещание по проблемам строительства БАМа, то был настроен рассказать всю правду. Совещание, на котором присутствовали представители министерств и ведомств, московские чиновники, СМИ, мне показалось скучным. Многие руководители пытались оправдать себя.
Мне это порядком надоело, и я устремился на трибуну. Представитель Якутии схватил меня за костюм, пытаясь остановить. Но мне было всё равно, и я начал говорить. До этого полусонные от однообразия выступающих операторы и журналисты центральных газет и телевидения вдруг направили на меня камеры и микрофоны.
Я стал говорить о простых человеческих проблемах, которые особо никого не волновали, о том, что таят чиновники.
Говорил о проблемах не только строителей, но и о том, какой бардак присутствует на стройке, как тысячи людей остаются ненужными государству и судьба их никого не интересует.
После выступления дал интервью Центральному телевидению, московским и местным СМИ.
Я был счастлив от того, что груз, который долгие годы носил в себе, мне удалось выплеснуть наружу. Наивно надеялся, что моё выступление поменяет сознание чиновников и проблемы простых людей будут услышаны наверху.
Потом мы с товарищами с надеждой смотрели моё выступление по Центральному телевидению. Промелькнули лица знакомых якутян, но меня, хотя снимали больше всех, на экране так и не было. Наверное, показался кому-то слишком запальчивым, ершистым – вырезали… Местные СМИ хоть немного, но всё же попытались написать правду, которую я хотел донести. На стройке простые рабочие стали относиться ко мне как к герою, а вот начальство – с недоверием и опаской.
В один из зимних вечеров начальник поезда, оказавшийся на укладке железной дороги, которая находилась за сотню километров от нашего общежития, изъявил желание меня подвезти. Я заподозрил что-то неладное в его предложении. «Такого не бывало, чтобы простые работяги в „Волге“ вместе с начальством ездили», – подумал я. Но от приглашения не отказался, и машина отправилась в дорогу.
Проехав полпути, «Волга» остановилась. «Ну что, приехали, борец за справедливость, – стал кричать на меня начальник поезда. – Что ты везде лезешь, куда тебя не просят, справедливости ищешь? Да ты нам просто работать не даёшь. А ты знаешь, вот сейчас здесь тебя грохнем и закопаем в снегу, и никто об этом не узнает».
Вечерело, в радиусе 100 км стояла гнетущая тишина, мороз под сорок. Но мне было всё равно, я не испугался и ответил спокойно: «А что ты меня пугаешь? Что хочешь, то и делай». Видя моё спокойствие, матерясь и брызгая мне в лицо от злости слюной, начальник махнул на меня рукой и сказал водителю «Волги»: «Поехали».
