Царица слабым голосом попросила:
– Сёмушка, пообещай мне…
– Все, что хочешь, родная, – он сжимал ее руку.
«Что же я наделал! Говорила же Прасковья, нельзя ей больше детей иметь. А я, старый дурак, забыл!».
– Сёмушка, когда женишься в следующий раз, смотри, чтобы мачеха не обижала наших деток.
– Да что ты говоришь!
– Нет, любимый. Обещай.
– Настя, это ты обещай, что не покинешь меня.
Он целовал ей руки. Жена перебирала черные кудри. «Я запомню его таким. Ох, в волосах седина появилась. Пора прощаться. Сердце не выдержит».
– Иди, Сёмушка. Тебе ехать пора.
Неохотно Симеон оставил жену на попечение повитух и придворного лекаря. Уезжая, он приказал:
– Прасковья, Трофим, головой отвечаете за Ее Величество. Не отлучаться ни на секунду.
Зима лютовала. В бесконечную ночь солнцестояния разразилась «Вьюга тысячелетия». Снег и мелкие льдинки неслись параллельно земле, несчастные души завывали и плакали в вихрях. Дворец содрогался от ударов. Окна за плотно закрытыми ставнями дребезжали и ежеминутно грозили рассыпаться.
Вечером она долго беседовала с повитухой.
– Прасковья Михайловна, что-то сегодня беспокойно. Ребенок мечется.
Женщина придерживала огромный живот руками, будто защищая его от непогоды за окном.
– Ваше Величество, заверяю Вас, все будет нормально.
– Паша, ты меня всякую видала. Разве когда-нибудь я жаловалась?
Анастасия мрачнела с каждым словом.
– Настенька, нечего волноваться. Ты пятерых родила, как выплюнула, и сейчас справишься. Все хорошо у тебя. Еще ходить и ходить. Думаю, разродишься не раньше середины февраля, – говорила Прасковья.
– Нет, Пашенька, что-то будет.
Повитуха про себя костерила беременных. Все они – и царицы, и крестьянки – выдумывали ужасы на ровном месте. Она напоила высокородную подопечную успокоительным чаем, уложила в постель и дождалась, пока та задремала.
Анастасии снилось, как огромный медведь когтями рвет ребенка в ее животе. Женщина просыпалась в холодном поту и засыпала снова.
Внезапно резкая боль скрутила тело. Не было сил кричать. Начались преждевременные роды. Царица, согнувшись, добралась до дверей и упала. «Только бы спасли малыша», – думала несчастная мать, теряя сознание.
До рассвета в операционной за роженицу и младенца бились повитухи. С восходом солнца метель прекратилась. Мать и дитя остались живы.
Уставшие женщина и мужчина, накинув дежурные куртки на хирургические костюмы, вышли из служебной двери и присели на лавочку.
– Будешь?
Трофим протянул жене начатую пачку сигарет. Та устало кивнула.
– Давненько такого не было. Наверное, эта ночь переплюнет кесарево у Несмеяны. Помнишь?
Немолодая повитуха вздохнула, стряхнула упавший на колено пепел и снова глубоко затянулась.
– Не переживай, ты сделала что могла. Теперь мой черед психовать. А там как Господь рассудит, – устало сказал повидавший на своем веку лекарь. Седины в его темных волосах за эту ночь заметно прибавилось.
– Рано успокаиваться. Знаешь, как у нас бывает. Все хорошо, а потом раз и… Пошла я, нельзя надолго девочку оставлять.
Прасковья с кряхтением поднялась со скамейки и побрела назад.
Крошечный мальчик был очень слаб. Анастасия плакала и молилась всем богам. Во сне и наяву ей мерещился злобный медведь, готовый сожрать малыша.
На второй день Симеон вернулся домой. В больших ладонях отца кроха потерялся. Внимательно царь всматривался в безбровое личико. Мальчик то и дело страдальчески морщился. Сердце мужчины болезненно сжалось. «Не выживет», – мелькнуло у отца.
