– Но ведь есть же у вас какие-то наработки. А там бог и интернет в помощь, – раздражённо сказала редактор. Мазнула лапкой по экрану смартфона: – Пожалуйста, далеко ходить не надо. «Олимпийский чемпион Данко замечен в швейцарском Санкт Морице с юной моделью». «Мать знаменитого фигуриста Елена Ветрова тайно лечится от алкоголизма»…
Дома Ася разогрела купленные серые котлеты. Села с тарелкой и вилкой за компьютер, нашла файл «Елена». Удалённый объект будет безвозвратно утрачен, предупредило окошко. «Удалить», – подтвердила Ася.
А Елена приезжала. Встала на пороге, вся похожая на итальянскую артистку: крупная, золотисто-загорелая, в дорогом брючном костюме, в палантине, солнцезащитных очках. Молча, порывисто обнялись.
Выгружала из сумки какие-то душистые тряпки: «У нас ведь с тобой один размер?» Торопила: «Поезд ночью, день приезда-день отъезда, один день». Сразу пошли к Анне Исаевне, посидели, поплакали о годах, которые «растаяли дымкой на склоне вечернего неба» и которые «не вернутся никогда, только в сердце сладкой болью отзовутся».
Скворец, щёлкая, чистил о ветку запачканный клюв, искался в пёрышках на грудке и под растопыренными крылышками. На станции гукали тепловозы. Обсыхая на майском ветерке, шевелились над Анной Исаевной берёзовые клейкие листочки размером с копеечку.
На облупленной скамейке стояла бутылка приторно-горькой «Рябины на коньяке». Закусывали холодной картошкой фри из пакета «Пятёрочки».
– Здравствуй, Светик, хорошая, драгоценная, радость моя! Звонила тебе три раза на прошлой неделе…
– Не заметила звонков, прости (Ну вот, Света только настроилась на работу, она на удалёнке. Начальник уже в скайпе рвал и метал).
– Сегодня звонила дважды…
– Видимо, выходила в магазин.
– Пустяки. Чем занимаешься, как здоровье, погода?
Света (всё еще не оставляя надежды вернуться к работе) рассеянно припоминает, что здоровье ничего, а погода ужасная, носа на улицу не высунешь, но… «извини, я сейчас очень занята…» Собеседница не слушая подозрительно уточняет:
– Как же ты в магазин выходила – погода, говоришь, носа не высунешь?
– Образно говоря, об-раз-но!
– Ах, образно…
Света, тюкая одной рукой по клавиатуре, из вежливости переключает внимание:
– Как ты?
– Я? Я ужасно, хуже не бывает. Что тут творилось, меня швыряли как футбольный мяч по всей спальне. Набирала братца – реакции ноль. Звонила подруге в Лебедянь, ещё одной в Сургут – не отвечают.
Всё, плакала работа, когда здесь такое…
– Да чем они в такой ситуации могли помочь? В полицию…
– Полиция?! Светонька, ангел, рыбка моя, куколка, где ты видела, чтобы полиция помогала бедным женщинам?
Без паузы в трубке раздаются густые, низкие рыдания. У Светы замирает сердце, она цепенеет от неожиданности, от жалости, кидается утешать. Опыт подсказывает, что утешать придётся долго, часа полтора-два. Правда, до рыданий пока не доходило – они не настолько близки, да чего там – почти не знают друг друга, чтобы вываливать друг перед другом сокровенное, изливать душу.
Но, раз такое дело, она готова сочувствовать, утешать, вникать, слушать и час, и два. Если бы только слушать… От Светы требуют активного участия, которое должно выражаться в поддакивании, покашливании, периодических восклицаниях, во вздохах, мычании, междометиях и вводных словах («угу», «надо же», «с ума сойти», «ни фига себе», «ясно» (хотя ничего не ясно), «ну», «а ты», «а он», «а они»). И ведь не увильнёшь – если долго не издавать звуков, на том конце провода то и дело тревожно удостоверяются: «Алло, на связи? Слышишь меня? Фу, я уж думала – прервали».
