Из ада с любовью - страница 6

– Ёксель-моксель, деушке уж низзя по улице пройтиться, шоба всякие подонки не пристали… А вы, сэр, зря сунулись, это ж суки те еще! О как наломали-то…

– О, мисс Дулитл, это только ради вас… – пробормотал Тони, сплевывая кровь на мостовую. Ее великолепный, ничем не замутненный кокни привел его в восторг: несмотря на несомненное ирландское происхождение, она родилась и выросла под звон колоколов Сент-Мэри-ле-Боу.

– Я не Дулитл. Вы меня попутали. Я О’Нейл, Кира О’Нейл.

– Пусть будет мисс О’Нейл.

Он заночевал тогда у нее в бараке, с ее родителями, братьями и сестрами, и мать Киры была к нему очень добра – как его собственная мать когда-то. И глава семейства, О’Нейл, чем-то напоминал отца Тони. Они называли его «сэр».

Кира копила деньги на моноциклет и состояла членом коммунистической партии. Когда она в первый раз начала агитировать Тони, он хохотал до слез. Риторика была ее слабым местом, на его смех она разобиделась, и пришлось дать ей несколько уроков английского языка – чтобы она вспомнила хотя бы, как написанные буквы складывать в слова. Азбукой послужил известный манифест, начинавшийся интригующей фразой о привидении. Нет, Кира когда-то училась в школе, но это оставило в ее голове едва заметный след.

С арифметикой она тоже не ладила, Тони за секунду посчитал, сколько времени ей осталось до вожделенной покупки моноциклета: всего каких-то девяносто с небольшим лет. Моноциклеты в доках имели многие – молодые рабочие в основном, которые зарабатывали существенно больше, чем Кира. Байкеры – парни без тормозов… Тони окончательно покорил ее сердце тем, что тоже моноциклист и приезжает в доки погонять по темным улицам с ее товарищами (товарищами в самом коммунистическом смысле слова).

Он не ждал, какое действие произведет его безобидное замечание про девяносто лет, – он не понял даже, почему вдруг изменилось ее настроение. А Кира не пришла на следующий день на встречу – он примчался к ней домой, и ее мать, прикладывая палец к губам, рассказала, что глупая девчонка проревела всю ночь и теперь спит. Тони чувствовал себя негодяем, отобравшим у ребенка светлую мечту.

– Ну хочешь, я куплю тебе этот чертов байк? – Он сидел рядом с ней на кровати – и лицо ее к тому времени стало изнуренным и равнодушным. Похожим на лицо ее матери, и матери Тони, и многих, многих матерей из рабочих кварталов. В этот миг он отчетливо увидел ее будущее во всей его беспросветности.

– Нет! Не хочу! Не хочу! Мне не нужно никаких байков! – Она приподнялась на локтях, но выдохлась сразу, упала обратно на подушку и отвернулась.

– А чего ты хочешь?

– Ничё.

– Совсем?

– Совсем.

Коммунистические убеждения мешали ей пожелать богатства.

Тони не стал дарить ей моноциклет – просто давал покататься свой, и давал так часто, что себе пришлось купить новый.

Он не водил ее в картинные галереи и в оперу – только на некоторые драматические постановки, мюзиклы и в цирк. И не видел ничего странного в том, что она как губка впитывает в себя то, что принято называть культурой, что цирк ей нравится меньше, чем страсти Шекспира, – его тоже провели когда-то этим путем. Но более всего Кире полюбился мюзикл по бессмертной пьесе социалиста Шоу, она смотрела его пять раз и собиралась, по всей видимости, затвердить наизусть.

– Ха, герцогиня! Если б я хотела в герцогини, я б тож расстаралась!

Но Тони видел, как она про себя шевелит губами, пробуя на вкус незнакомое «кап-оф-ти», и повторяет дурацкую скороговорку про дожди в Испании.