Марк что-то настукивал на компьютере, иронически поджав губы. Успел повязать галстук, надеть светлый льняной пиджак.
– Какой ты красивый, Марк…
– А? Извини, ты что-то сказала?
Не слушая ее, он продолжал быстро касаться клавиш, будто играл на рояле. Таким она увидела его первый раз, на экране, десять лет тому назад. Лиза тогда училась в последнем классе, и все вокруг было серым и тоскливым, как заводской город, в котором она жила. Зарплату матери не платили месяцами. Кормились с садо-огорода, что посадишь, то и поешь. На рынок пришли новые люди, и отец больше не мог продавать там самодельные папиросы. Появились очереди за хлебом и молоком, и еще длиннее – за водкой. В трамваях и магазинах толкались, ругались. Пьяные валялись в подъездах. Лиза боялась вечерами выходить на улицу. В городе темно, фонари не включали. Улицы завалены серым снегом.
Однажды вечером Лиза и мать сидели перед телевизором. Отец возился в своей кладовке. Фильм прервался рекламой, и им в очередной раз пришлось смотреть, как длиннозубые красавицы поедают неведомые в их городе яства. Реклама пирожных сменилась рекламой бензозаправок, и вдруг возник белый рояль на золотом песке океанского берега, а за роялем элегантно небритый музыкант в льняном костюме. Ветер с океана развевал его черные кудри, длинные пальцы скользили по клавишам, звенели веселые колокольчики. Он повернул лицо к Лизе, взглянул ей прямо в глаза, усмехнулся и исчез. Назавтра она весь вечер просидела перед телевизором и дождалась: снова вспыхнул золотой песок, покатились синие волны, зазвенели серебряные колокольчики, и небритый принц в белом костюме, улыбаясь, взглянул в ее глаза…
Он почти не изменился за эти годы, только щеки теперь чисто выбриты и в темных кудрях светятся серебряные нити…
– Ты знаешь, что почти год я каждый вечер любовалась тобой по телевизору? Ты был единственным лучом света в темном царстве моей юности.
Марк поднял голову и засмеялся:
– Это тот ролик «Наш бензин как самогонка – чистый, как слеза ребенка»? Да, удачно получилось. Я заработал кучу денег, мы год на них жили.
– Никакой самогонки не помню, только тебя. Красивый, как принц из сказки. И сейчас такой же.
– Лили, я старый. А ты молодая и красивая и будешь такой вечно.
– Я вечно буду с тобой.
– Даже когда я начну хромать, шепелявить и все забывать? – Марк сморщился, сгорбился и пропел дребезжащим голосом: – Теперь же хил и стар я стал, все прежнее оставил…
Иногда ей приходили в голову крамольные мысли, что он более талантлив как актер, чем как режиссер и музыкант.
– Никогда тебя не оставлю. Никогда не любила и не полюблю никого, кроме тебя.
– Так уж и никого? – Он довольно засмеялся и поднялся. – Прости. Бегу. До вечера, родная.
Зеркальные стены многократно отражали черную мраморную раковину и черную, круглую и глубокую ванну. Лиза видела себя в зеркалах сразу со всех сторон, сотни хрупких фигурок, одна другой меньше, терялись в сумрачной глубине. Круглое лицо, маленький нос, темные глаза. Каштановые волосы коротко подстрижены. Она всегда завидовала блондинкам, даже когда-то обесцвечивала волосы, но ничего хорошего из этого не получилось. Наверное, главное не цвет, а все остальное, что свойственно светловолосым людям – сухая шелковая кожа, молочный запах тела, мягкость волос. Именно такой была Ольга. Ее фотографии до сих пор висят в каждой комнате. Марк хотел их убрать, но Лиза попросила оставить.
