Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891 - страница 33

В последний раз Патриарх, еще в своем кресле, представлял собою владыку перед униженным до последней минуты собратом-рабом. Зато неожиданно быстро последний стал первым, по слову Евангелия. Патриарх, став в сторону, взял под одну, а старший из ассистентов под другую мышку новопоставленного епископа и посадили его на патриаршем кресле, дав ему в руку и жезл. Бледный и как бы мертвый, сидел тот, смотря в землю, а Патриарх, в высоком и не скрываемом довольстве, стал с боку его вместе с ассистентами и, отложив митру, возгласил: Тебе Бога хвалим… Его слова сейчас же подхватил весь хор… Минута имела истинную торжественность! Ассистенты подошли к «интронизованному» и, подняв его с непривычного седалища, повели кругом часовни Гроба Господня от запада к востоку, на сей раз по православному чину. Еле живой, казалось, смиренный и не сочувствующий своему минутному величию, епископ, обходя, не поднимал глаз и как-то неловко благословлял по временам немногих единоверцев, там и сям попадавшихся на пустом пространстве. Возвратившись к алтарю, он опять посажен был на патриаршее место и без всякого движения просидел до окончания хвалебной песни, а она, к муке случайного председателя церковного собрания, длилась не малое время.

Когда пение окончилось, Патриарх, стоя все с боку сидевшего и без митры, прочел какой-то антифон нараспев и за ним – молитву. Наступила минута последнего, и самого высшего, прославления нового архиерея. Тогда как три другие архиерея смиренно стояли с открытыми головами в стороне от престола, он, в митре и с жезлом и (не знаю, может быть, самое важное) в перчатках, должен благословить всю церковь! Он поднялся с кресла, обратился к престолу и, оградив грудь свою крестным знамением, проговорил нараспев: Буди имя Господне благословенно отныне и до века! Затем, вторично сделав на себе уже полное знамение креста, прибавил: Помощь наша во имя Господа, сотворшаго небо и землю. Как бы вполне, так<им> обр<азом>, собравшись с духом, он, подняв руки и склонив голову, обратился к церкви и троекратно благословил народ, говоря: Благословит вас всемогущий Бог, Отеи, и Сын и Святый Дух. Аминь!

Но возвратилась череда первому стать опять последним. Глубокий принцип auctoritatis[177] идет впереди всего в Церкви, которую мы имели случай наблюдать сегодня. Он не мог позволить, чтобы последнее впечатление от службы осталось у молящихся на стороне посвященного, а не посвятите-ля. Патриарх с ассистентами, все в митрах, стали к одному углу престола, а епископ отошел к другому и, как был, в митре и с жезлом, стал перед тем еще раз на колена и пропел ему жалобно: На многая лета! Затем встал и, сделав шага два вперед, опять упал на колена и тем же напевом, но высшими нотами, пропел то же самое. Наконец, и в третий раз он сделал то же самое у самых ног Патриарха, еще более возвысив голос, точно искупал этим у него свое троекратное благословение, преподанное им всей церкви, а след<овательно> и Патриарху. Иначе как понять это ненужное и совершенно напрасное уничижение епископского сана? Ставать на колена, в митре и с жезлом, и еще три раза, и еще петь притом, и что петь?! Жаль, что такое блестящее богослужение окончилось таким – чуть не шутовством!

Все три епископа отправились к боковому престолу, а Патриарх на своем месте оканчивал литургийные молитвы. От утомления ли или от впечатлений последней сцены, он, видимо, был рассеян и начал читать что-то, относившееся ко времени прежде освящения даров, не на той закладке открыв свой