Из Иерусалима. Статьи, очерки, корреспонденции. 1866–1891 - страница 36



/>2 часов. Шествие духовенства обратно до ворот Патриархии было также торжественно и также сопровождалось звоном. Мы возвратились домой в 5 часов, где немедленно началась, по русскому обычаю, утреня, кончившаяся уже ночью.

Утро 30-го августа было, как постоянно здесь бывает летом, великолепное. От мая до ноября здесь не бывает дождей, и всякий вечер можно рассчитывать на прекрасное утро. Чуть заалела линия возвышенностей святой горы Вознесения, как все уже временные и постоянные жители Построек шли один за другим в храм Воскресения. Общего парадного шествия, как вчера, теперь не было. Еще до восхода солнца Патриарх со всем духовенством были уже в церкви. По здешнему обычаю, обедня начинается вслед за утреней. Служили с Патриархом 4 архиерея и 20 священников. Пели вперемежку то греки, то наши певчие. Удерживаюсь от всякого сравнения того и другого пения. Нужно быть специалистом в этом деле, чтобы судить о нем. Я испытал только одно: при нашем пении мне было тепло и легко, а при греческом я чувствовал себя неловко. Может быть, это дело привычки. Стоял я и, греша, все думал: какое впечатление вынесут из храма Божия трое соотечественников наших, стоявшие на другой стороне церкви против меня и во все время богослужения не сделавшие ни разу ни поклона, ни крестного знамения. Самый набольший из них, как казалось, старик, с большою бородою и всклокоченными волосами, угрюмо и недоброжелательно смотрел на Патриарха и на весь освященный собор, пока те не вошли в алтарь. Видимо в глазах его читалось: «Ну, так и есть! пропала истинная вера!» Эти поклонники-ревизоры прибыли недавно в Иерусалим с уральской или какой-то другой линии и суть закоренелые беспоповщинцы[188].

Только в Святом Граде, перед лицом старейшей Церкви христианства, «Матери Церквей», вполне чувствуешь и понимаешь всю жалость и крайнее безобразие несчастного раскола нашего. После литургии из собора все вышли перед Гроб Господень и, стоя лицом к нему, отправили молебен св. благоверному князю Александру. Патриарх читал Евангелие и молитву. Последнюю понимавший народ часто сопровождал словом: Аминь. Кончилось все, по обычаю нашему, многолетствованием, с осенением крестом из Животворящего Древа.

Все духовенство, и мы вслед за ним, отправились потом церемонным шествием к Патриарху. Какой-то, видно, наш соотчич-дилетант забрался на колокольню храма и услаждал слух наш при этом русским звоном. В зале патриаршей поднесли нам варенье с водой, по рюмке ликеру и по чашке кофе с ломтиком благословенного хлеба. Его Блаженство видимо был утомлен и, сидя в углу с поджатыми ногами, тихо разговаривал с начальником нашей Миссии. 80-летний старец мал ростом, совершенно сед, но еще весьма бодр и свеж до румянца в лице; имеет умный и привлекательный взор, в обращении весьма ласков и прост. Из четырех митрополитов, сидевших по левую руку его, первый был, знаменитый в поклонническом мире нашем, Преосвященный Мелетий Петрский, или святой Петр, по простословию нашего простонародия[189]. Он годом или двумя старее Патриарха, высок ростом, с веселым лицом и повелительными манерами. В последнее время неутомимый старец стал дряхлеть и занемогать. Лекаря не прочат ему долгих дней. И у него на груди виднелась орденская лента св. Владимира со звездою. Прочие архиереи также – все седовласые старцы. Архимандритов и игуменов было, думаю, в зале человек до 20-ти. Из них двое перебрасывались с нами русской речью. Вообще заседание это стольких почтенных старцев представляло для нас, иноземцев, зрелище любопытное.