Из Испании с любовью - страница 22

– Что, Верхняя палата представителей, в которой заседает этот ваш сенатор, так тоже уже делится теперь на фракции?

– Формально вроде нет, – насмешливо сказал Астерион.

– По-моему он просто горлопан, – вставил кареглазый полноватый Хара, он был отходчиво завистлив, в меру скрытен и, как всегда, присаживался через столешницу от своего приятеля. – Они себя сенаторами сами называют. В общем, это даже и не наше дело, если бы оно так точно ни вписалось в наши планы. Семь цифр. Они не могут быть случайным совпадением. Ну, разве только перед выборами тамошние, да и наши аналитики лишнего чуток подстраховались: решили сразу с этого конца копать.

– А я тебя про аналитиков не спрашивал, ты за другие овощи и фрукты отвечаешь, – взглянув в бумаги, урезал его прыть полковник; ему казалось, план операции грозил сорваться, была нужна коррекция. – Ну, хорошо. Представим, что не совпадение. Тогда при чем тут этот Статиков, он же по проводке – Странник?

Из-за допущенной осечки сослуживца Астерион подумал, что вопрос был обращен к нему.

– Открытка была послана родителям его жены, которая по нашим сведениям находится сейчас во Франции. Со Странником она в разводе. Но у него есть сын, которого он хочет разыскать и привезти сюда. О местонахождении ребенка с матерью ее родители не знают. Расчет был сделан этой его бывшей, как я понимаю, именно на то, чтобы разжалобить его, ну, как это умеют женщины, понудить вылететь в Испанию. И нам пришла идея эту ситуацию использовать. Разыскивая сына, он должен вывести нас прямиком к искомому объекту, а также фигуранту затянувшегося дела.

– А дельце-то объемистое! – вставил Хара. – И это даже без того, чем мы располагаем. Недреманным коллегам на Лубянке его давно уж сплавила прокуратура.

Надев очки, полковник посмотрел на фотографию.

– Насколько понимаю, этот фигурант – тот самый, которого вы окрестили Мулом? Да вроде непохож. А что это вы всем тут беговые клички дали?

– Он – темная лошадка, Николай Ильич, – вновь перехватил инициативу Хара. – За ним тут старые долги, но в основном он нужен здесь по делу о Трофимове, которого вы лично знали, если я не ошибаюсь.

Это был долгоиграющий намек на скрытую осведомленность и заинтересованность начальства. Полковник мог бы тут же остудить всезнайство подчиненного, но, руководствуясь своим соображением, сдержался.

– Не ошибаешься. Не раз встречался с уважаемым – и по своим прямым обязанностям и как приятель. Без преувеличения могу сказать: он был исполин и по кругозору и в работе. Как из последних могикан. Таких людей, как говорят, уж не осталось и, может, никогда не будет. Но вот что любопытно. Умер человек. А то, чего нашли в его бумагах, хватит для анализа таким, как вы, еще на десять лет.

Хара понял, что не вовремя упомянул об уважаемом покойнике, квело улыбнулся и с напускной покорностью понурил голову.

– Вы нас недооцениваете, Николай Ильич! Я всего-навсего хотел сказать, что это дело обросло травой. Простите, я не хотел вас чем-нибудь задеть.

– Да ты и не задел. А я кого люблю, того ругаю… Не дергай сразу с места да в карьер! Ну, что у вас там дальше?

– Так вот, – продолжил Хара. – Поскольку в его прежних связях нам не все понятно и у прокуратуры к нему есть вопросы, то лучше, если бы он выехал сюда без всякого нажима, добровольно.

– Кажется, он мнит себя борцом за справедливость. Боец невидимого фронта, – запальчиво сказал Астерион. – В некотором смысле наш коллега. Такая хирургия, Николай Ильич: если это дело просочиться в прессу, тут же раструбят, не пожалеют красок.