Я без труда повторил. Подошли Володя с Олегом, понаблюдали.
– Патент брать надо, – сказал, как бы шутя, Володя.
– Если установка продается, я куплю, – подхватил Олег.
– В жидкой валюте, – сказал Петропалыч.
Олег вынул из внутреннего кармана никелированную фляжку. По форме она напоминала самолетное крыло и прилегала к телу.
– Вот видишь, извилиной шевельнул, и фляжку заработал. Так может быть, лучше билеты на это зрелище продавать?
– Тогда мне два билета.
– Э-эа! Почему все время только тебе? Купец нашелся.
– Я же шутя. Ну, давай обмоем это дело, – настаивал Олег.
– Помнишь, обещал я фирменного? Сейчас попробуешь. – Петропалыч демонстративно обращается лишь ко мне, но чуть громче, чем следует. Чай обжигающий, горячая волна поднялась в голову и опустилась в ноги. Это напоминало врачебную процедуру. – Согревает. Правильно. А спиртное на льду нельзя. – Он помедлил и спросил с неприязнью: – Вы будете?
– Глоток, – Олег отпил, выдохнул облачко пара. – Хорош чай. Мы у себя в ледовой разведке тоже крепко завариваем.
Потолковали, разошлись по лункам. Как ни занят, как ни самоуглублен, вслушиваясь в ход рыбы, все равно посматриваешь по сторонам, видишь, как идут дела у соседа, кто подошел новый, а вдали, на другом берегу бухты – торговый порт, когда только туда съезжу? Совсем недалеко рыбный порт и плавбаза, на которой я уже бывал. Рядом база подводных лодок, но это большой секрет. Вдали, где вход в бухту Нагаева, видна полоска открытой воды, зовуще синяя под солнечными лучами. А к северу город поднимается по склонам одноэтажьем частного сектора. Все, кто на льду, связаны друг с другом, будто одна бригада: перезнакомились, сдружились, я новичок, мне тоже свой шесток, срок испытательный.
Петропалыч пригласил всех, а если откажемся, обидится. Валентина предстала вялая, должно быть, не ожидала возвращения мужа с кодлой.
– Кстати, познакомься, Валя, это Олег. Небесное создание.
– Я помогать буду, ладно. Посуду мыть. Я мойщик посуды первого класса. Рыбу чистить умею.
Валентина посмотрела, не шутит ли. И вдруг рассмеялась. Олег снял пиджак и ушел на кухню. Петропалыч усадил нас с Володей на диван.
– Вот так и живем. Дочке магнитофон купил по случаю, – кивнул на серенькую, морально устаревшую «Яузу», стоявшую на старом телевизоре. – Высоцкий есть.
– Не надо, – сморщился Володя. – Ты извини, Петропалыч, с ногами сяду. А дочка где? – Спросил, будто прочел это в разговорнике, которые издают для изучения иностранного языка. Но Петропалыч принял всерьез.
– На тренировке. Либо у подруги. Одно из двух. Спортсменка способная. Летом в лагерь надо отправлять. В Донецк, что ли. Готовь четыреста. Одни лыжи больше сотни стоят, а форма…
Володя еле сдерживал зевоту. Я тоже. Лицо горит огнем, тоже буду копченый. Молчим. Слышен рокочущий баритон Олега, правда, слов не разобрать, женский смех. Как реагирует Петропалыч – никак. Возможно, просто устал. Или возрастное. Открылась дверь, Валентина велела раскладывать стол.
– Последние дни остаются, – пробормотал Петропалыч. – В мае навагу ловить нельзя. До сентября. Легко запомнить: если в названии месяца нет буквы «Р», навага червивая становится. Летом на окуня можно ходить. Его вялят, хранится хорошо. Мойву, когда к берегу подходит, сетками черпают.
– Яркая образная лекция, – притворно возмущается Володя. – А на гостей, товарищей своих, плевать, пусть слюной, мать иху так, захлебнутся.
