Помолись лучше вслух, как другой Назарей,
за бредущих с дарами в обеих
половинок земли самозванных царей
и за всех детей в колыбелях.
(1980) (3, 8)
С концовкой соотносится первый снежный стих: «Снег идет, оставляя весь мир в меньшинстве». Кажется, снежный мотив отмечает и вечную, и христианскую тему. И только в финале появляется спасительная тема молитвы за царей и детей, за настоящее и будущее человечества. Интересно отметить, что земля дается Бродским как две половинки (обыгрывается созвучие: земной шар – как ни шарь), как будто он смотрит на нее из космоса, с высоты Бога, для которого половинки земли должны быть похожи на две половинки яблока, например. Что касается образа самозванных царей, здесь, нам представляется, Бродский с улыбкой говорит о себе и таких, как он, царях-поэтах, которые по своей воле славят Рождество стихами («и себя настигаешь в любом естестве»).
13 декабря 1987 года состоялась первая после эмиграции встреча Бродского с поэтом А. С. Кушнером, а 24 декабря написано стихотворение «Рождественская звезда». Начало стихотворения «Рождественская звезда» рисует картину «сверху»: это общее впечатление автора от Рождества. Во многих рождественских стихах Бродский очерчивает картину ветреного дня. Этот ветер – символ стихий, преображения пространства, символ Судьбы:
В холодную пору, в местности, привычной скорее к жаре,
чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе,
младенец родился в пещере, чтоб мир спасти;
мело, как только в пустыне может зимой мести.
(3, 127) («Рождественская звезда»)
«Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар / из воловьих ноздрей, волхвы – Балтазар, Гаспар, / Мельхиор; их подарки, втащенные сюда», – отмечает Бродский, глядя на происходящее глазами Сына. «Он был всего лишь точкой», – пишет Бродский о Сыне Господнем, соотнося точечность маленького человека с маленькой вифлеемской звездой. Для него в понятии точки заключен философский, метафизический смысл: младенец – точка, по отношению к Земле и землянам и – с высоты Вселенной:
Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.
Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,
на лежащего в яслях ребенка, издалека,
из глубины Вселенной, с другого ее конца,
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца.
(3, 127)
Бродский представляет звезду и младенца понятиями одного уровня, воспринимает звезду взором Отца. Над младенцем склоняется не только мать, кажущаяся ему огромной, но и звезда, то есть Отец, который не может казаться таким, как мать, оттого что ребенок вообще не видит Отца из-за разности иерархии. Сын и Отец даны в стихах Бродского как два устремленных друг к другу духовных мира.
В 1988 году Бродский написал стихотворение, которое получило название, как и живописные полотна на подобную тему, «Бегство в Египет». Любопытно, что Бродский начинает его не с начала, а как бы с середины, с многоточия, отчего возникает ощущение достоверности картины, как бы вырезанной из евангельской истории:
…погонщик возник неизвестно откуда.
В пустыне, подобранной небом для чуда
по принципу сходства, случившись ночлегом,
они жгли костер. В заметаемой снегом
пещере, своей не предчувствуя роли,
младенец дремал в золотом ореоле
волос, обретавших стремительно навык
свеченья – не только в державе чернявых,
сейчас, – но и вправду подобно звезде,
покуда земля существует: везде.
