– Вожака? – Олаф с ненавистью глядел Олегу в спину. – Он кинул меч. Он больше не вожак.
– Ты увидишь, Олаф.
– Уже увидел.
– Ты увидел свой нос, – Гуннар провожал взглядом белую птицу.
На дальних ушкуях, где не успели рассмотреть действий Олега, попытались дать сопротивление. Но бой не продлился и нескольких мгновений. Там перебили всех.
Угры что-то кричали и били Олега по лицу. Он не понимал их. Когда всех связали тетивами и кинули у мачт, Олаф стал сверлить его взглядом единственного глаза – второй оплыл от удара.
– Ждите, – сказал Олег.
– Смерти?
Олег закашлялся от крови и не смог ответить. Угры выпотрошили нутро кораблей, ничего не нашли, кроме вяленой рыбы и ходили вокруг норманнов, словно решая – резать их сразу или устроить требу богам.
Но тот самый, в червлёных латах, распорядился по-своему. Про них как забыли, и быстро выволокли корабли на берег. Долгое время ничего не происходило – угры облазили и ощупали всю оснастку, о чём-то спорили.
Наконец, двое снова спустили ушкуй на воду и попытались грести. Было видно, что им это впервой. Лодка крутилась на месте, въехала в кочки и застряла. Снова спорили, дрались.
Тем временем смеркалось. На другом берегу, где высился холм городища, зажгли огни. На частоколе детинца мерцали факелы, метались тени. Город готовился к долгой ночи. Там знали – новый штурм близко. Угры вернулись в лагеря, не досчитавшись пары сотен воинов. Первый штурм провалился. Но вести о кораблях неслись быстро. Стрелой до шатра самого вождя.
Из-за тёмного ольшаника на берег выехали несколько всадников. Один из них выделялся пышными перьями на шлеме. Мокрый грязный, но богато расшитый плащ тяжело хлопал по конским бокам. Всадники остановились перед норманнами. Те сидели связанные кучками по десять человек. У каждой кучки стояло несколько угорских караульных.
Человек в богатом плаще грузно свесился на бок, переметнул короткие ноги и соскользнул с седла. Он был малого роста, чуть повыше лошади, но очень широк в плечах. В сумерках лицо его казалось синим с длинными вислыми усами, как у сома.
– А невем Альмош, – сказал он и трижды хлопнул себя по груди.
– Конунг, видать, – заметил Гуннар. – Альмош этот.
Червлёные латы начал что-то объяснять Альмошу. Лицо вождя стало тёмно-синим – то сошлись густые брови. Тут же к нему подбежал воин, и протянул пустую ивовую клетку. Альмош повертел её в руках, вытряхнул рулоны бересты и птичий помёт. Даже сквозь кровавую пелену сумерек Олег заметил, как вождя затрясло. Он рявкнул на червлёные латы, и тот отскочил. Затем подошёл к Гуннару и схватил его за подбородок.
Гуннар скривил беззубую улыбку.
– Поросячий сын, – выдавил он, – да ты, никак, гном?
Альмош рычал на Гуннара, но вскоре понял, что ничего не добьётся от него.
– Он принял тебя за вождя, – сказал Олег.
Альмош не преминул заметить это, и двинулся к Олегу. Он поднял его одним рывком и отряс, оглядывая богатый доспех. Наряд Олега был и впрямь знатнее, чем у самых старых воинов.
Альмош недоумённо оглянулся и ткнул в Олега.
– Вежету? – спросил он. – Вежету?
Норманны молчали.
– Вождь, – подал голос Любор, сидевший связанный поодаль. – Он говорит, ты – вождь.
Норманны, хоть и долго жившие среди ильменского племени, плохо понимали славянскую речь, а уж тем более – мадьярскую. Но Любор отметил, что речь этих самых угров во многом схожа с его родной.
– Да, – ответил Олег на славянском, – я вождь.
