Из ящика стола - страница 11

– А как ты умерла, Семённа? Ты ж позже меня, да?

– Да если бы я помнила, как. Жила,жила…и бац – как пустым мешком по голове. Я к тому времени уже и памятки последние потеряла. А вот что помню – так это то что сыночков Кирюша и Вадюша моих звать.

– А живая когда была, в гости часто твои захаживали? – шурша обёрткой конфеты, спросила Михайловна.

– Да нет, заскочат раз в год, и поминай, как звали. А чего им у меня задерживаться? Денег-то никогда не было…а оно ж все нуждаются, – пожала костлявостью плеч Семеновна.

– Надо же. А ведь и не скажешь, что впроголодь жили – протянула Михайловна. – всегда как не загляну к тебе – и полы чистые, и скатерти накрахмаленные, и на столе самовар знай все – пыхтит…А на блюдце – баранки, в пиалке – мед. Помнишь, Семена, как кутили мы с тобой под «самовар»? – скрипуче захихикала старушка.

– Да уж, а ноги-то какие прыткие были, как у кенгуру, – засмеявшись, толкнула в бок ее костлявым локтем Семеновна. – От души раз мы с тобой так «насамоварились», что улепетывали пол ночи от милиции по парку аттракционов – забудешь тут, как же!

Тот «насамоваренный» день был в их селе праздником, похлеще Нового года и дня рождения Владимира –небезызвестного-Ульянова. Звалась знаменная дата Днём основания колхоза «Пчелка». В честь такого дела председатель дал всем выходной : «Товарищи, бросайте лопаты да вилы – айда гулять», и организовал для сельчан бесплатный автобус до райцентра – Костёлкино. Там же – цивилизация! Кафешки со всяко-разными вкусностями, дорожки асфальтированные, дома – всё высокие да кирпичные – не ровень Бехтеевским (откуда подружки усопшие родом) мазанкам…Но главное – в Костелкино был парк развлечений. Три карусели – лошадки, бегущие по кругу, «инквизиционная» пытка для вестибулярного аппарата – «Ромашка» и высоченная вертушка с качелями на цепочках. И – музыка, музыка, музыка!

– Ну что, Семенна, рванем кататься? – стукнула в кухонное окно Михайловна своей закадычной, звякнув о подоконник авоськой с чем-то, что в почтовых отделениях при переводе посылкой отправляется под штампом «Осторожно! Хрупкое!»

– Мама, мама! – запищало в сенях. – Мама, меня Васька за нос цааааапнул, – в кухну забежал мальчуган лет 7, утирая ревущее лицо рукавами растянутой водолазки.

– Пс, спрячь бутыль! – цыкнула в окно Семеновна, поспешив к чаду. – Кирюша, я же тебе говорила – не тягай Ваську за хвост, – присела перед ним на коленки мать. – Пс, в самовар слей, – махнула она замешкавшейся Михайловне рукой на пузатого, пускающего пар на столе под окном, другой гладя по спине безутешного сынишку.

– Кирка! Киркааааа! – донеслось с околицы. – Кирка, погнали мяч пинать, – кричали мальчишки.

– Кирюша, ну всё, беги, во двор, – чмокнула Семеновна сына в нос.

– А петушка? – насупился он.

– На тебе петушка, – достала женщина с раздутого гудящего «Урала» алюминиевую кастрюлю – она прятала в ней сладости от сорванцов. Когда покупала на получку леденцы, а когда и сама делала – жгла сахар, накручивая его на лозяные палочки. Забыв об укушенном носе, мальчишка выхватил из ее руки лакомство, крикнул уже в дверях «Спасибо!» и унесся на луг играть в футбол.

Ну, чего ты там застыла, Михайловна, – вытирая передником взмокший лоб, позвала Семеновна. Иди, «чаёвничать будем».

– Ох, и разбалуешь ты ребят своих, Семенна, – примостила свои пышные «душки» за столом Михайловна.

– Да пусть будет хоть им сладко, – протянула женщина, уперевшись взглядом куда-то в заоконную даль. Размытый двор, корыто под плетнем, Тишкина конура, подбоченившийся рогатиной каштан, прохудившийся плетень…А дальше – перепаханное воронками поле. А по периметру – колючая проволока с трепыхающимися на ней красно-белыми табличками «Achtung! Minen!»…