Что меня удивило, так это то, насколько Фосия расслабилась. Ко второму месяцу моей беременности она уже общалась со мной, как со старой подругой. Фосия разговаривала, как старушка, и ворчала так же.
– Дитя, вам не нужно купаться, – сказала она в ответ на мою просьбу о ванной. Мой живот все еще был плоским, но теплым, и порой в темноте под одеялом я различала слабое мерцание, пульсирующее под кожей у пупка. – Не здесь. Тут! Нет! Грязи!
Я улыбнулась.
– И все же мне хотелось бы принять ванну.
Во взгляде ее ярко-голубых глаз, вполне человеческих по виду, читалось удивление.
– По-вашему, Вселенная мечтает о том, как бы наколдовать вам ванну?
– Вреда в этом не будет, Фосия, – в не-комнату вошла Эльта с охапкой чего-то, в чем я почти сразу распознала нитки всех цветов радуги. Вскочив с не-стула, я бросилась к ней навстречу:
– Ты нашла нитки! – я затанцевала вокруг нее, пока она не переложила свою ношу мне на руки: некоторые клубки припали к груди, некоторые полетели на пол.
У меня было так много времени и совсем нечем его занять, поэтому я не раз спрашивала, можно ли мне вышивать. Я и не думала, что Эльта восприняла мои просьбы всерьез.
Фосия поджала губы.
– От смертных? Что на тебя нашло?
Эльта передернула плечами.
– Ведь она – избранница звезд.
Скрестив руки на груди, Фосия отвернулась. Она словно не хотела слышать напоминаний. Однако, заметив мой взгляд, рявкнула:
– Не воображайте, будто вы мне теперь нравитесь, Церис Вендин!
Я аккуратно отнесла нитки к своему не-креслу и, сев, принялась перебирать цвета. Пальцы наткнулись на желтую, такую яркую, что она казалась почти белой, тонкие нити мерцали на свету. В груди запульсировало знакомое чувство – смесь страха и желания, парадокс в неладах с самим собой.
– Когда… Когда я увижу Его вновь?
С нашей совместной ночи я не видела Солнце даже мельком. Следовало, пожалуй, радоваться, однако было непросто отмахнуться от привязанности первой любви, пусть любовью это и не назовешь.
Тем не менее все тело содрогнулось от полузабытой боли. Мелодия тех ощущений запечатлелась в самом моем естестве.
И вновь божки посмотрели на меня так, словно я была чем-то иным, чем-то хуже смертного. Словно я была жалко уродлива или у меня были тяжелые увечья.
– Вы увидите Его на середине срока, – ответила Эльта.
– Лишь тогда?
Она кивнула.
Я почувствовала гнев.
– Значит, он возлежит с женщиной, а потом не приближается к ней почти пять месяцев?
– Дитя! – упрекнула меня Фосия.
Эльта покачала головой, затем посмотрела на небеса. Я проследила за ее взглядом, и глаза мгновенно устремились к месту погибшей звезды. Я всегда могла его отыскать.
– Звезд великое множество, – прошептала Эльта. – Множество и звездных матерей. По одной на каждую. Слишком… тяжело вынести, даже для бога.
От ее слов в сердце кольнуло. Я даже не подумала. Смертные… мы – ничто в сравнении с богами. Тем не менее, было ли Солнцу больно оттого, что матери Его детей всегда умирали? Были у Него чувства к ним? Не потому ли Он казался таким печальным?
А ко мне у Него были чувства?
Он не давал Себе возможности их развить и, похоже, не хотел.
И тогда я поняла, почему Эльта с Фосией не решались со мной заговорить: боялись подружиться.
Я положила ладонь на теплое местечко на животе и улыбнулась, чувствуя пусть и призрачное, но родство с ребенком.
– Ладно. Осталось всего три месяца.
Фосия поднялась со стула и как-то умудрилась приготовить мне ванну.
