Избранное: Интервью с деятелями культуры и искусства - страница 11

– Вы всю жизнь в Москве. Вот сняли кое-где рекламу с домов, таджики взорвали асфальт, что бы ещё посоветовали градоначальству для удовольствия граждан сделать в этом городе?

– Понимаете, посоветовать градоначальнику – это попасть в страну Советов. Этот город уже Москвой назвать нельзя, этот город не Москва. Я действительно не могу жить ни в каких других местах, за границей пробовали и никак. С каждым годом этот город, который Москвой назвать нельзя, становится всё менее приспособленным к жизни в нём. По целому ряду параметров жить в этом городе невозможно. Мы живём здесь только потому, что у нас есть советская закалка, тараканье искусство выживания. Хотя уже и тараканы ушли из этого города. Раз на них так действуют вышки сотовой связи, значит они более тонко организованные существа, чем мы. Так что воздержусь от манифестов и советов, просто могу констатировать, что наша ситуация – посткатастрофическая, всё уже произошло. Для сваренного рака всё худшее позади.

– От музыки сегодняшней вашей было странное ощущение, восточное ощущение, что можно было бы назвать минимализмом. Одна фраза, одно время бесконечно повторяются с микроскопическими сдвигами в тоне и ладе. Это производит сгущение и времени и ощущения, а если не отвлекаться, но сосредоточиться, можно погрузиться в настоящую саньяму, когда всё линейное, начало, середина, конец, превращается в спиральное, а дневное сознание уходит в сновидческое, древнее состояние.

– Это верно. Действительно, это так. Но не обязательно это с Востоком соотносить и ассоциировать. Понимаете, хотя это осталось на Востоке, но это всегда было и на Западе, все эти архаические формы. Если взять какую – нибудь античность, старше 8 – го века до н.э., посмотреть эти архаические орнаменты и прочее, мы увидим повсеместность всего этого. Просто на Востоке это законсервировалось и сохранилось. Тут что ещё очень важно. Конечно, важен не текст, но контекст. Если в обычной музыке человек слушает некие структуры, которые ему предлагает композитор, то тут, в минималистской музыке, слушатель слышит не структуры, а своё собственное слушание. Конечно, это род медитации. Сам текст со своей структурой отходит на второй план, прячется за контекстуальными концентрическими движениями.

– Если музыка отходит от линейной структуры и открывает своей новой мантровостью пути к древнему состоянию, не в этом ли и смысл конца словесной эпохи. Шум ветра может стать важнее доклада о логике Гегеля.

– Совершенно это верно для пограничных ситуаций между сном и бодрствованием, но нам скорее надо говорить о западном, фронтальном таком взгляде, когда мы смотрим из кардинальной точки перспективы, и это противопоставляется расфокусированному взгляду шамана. Во взгляде шамана нет субъекта и объекта, там и объект и вы видятся в общей ситуации, вы составляете с ним одно. Так что дело всё-таки не во сне и бодрствовании, но в уходе от фронтального взгляда, порождающего субъект – объектные отношения. Всё это ведёт и к древности, и к началу новейшей эпохи.

– В связи с трактатом «Время Алисы», который для меня почему-то оказался наиболее интересным, хочется спросить о новейшем различении мальчика и девочки, о бытующем представлении, что матриархат давно уже здесь.

– Такие проявления в обществе, как феминизм, нельзя считать матриархатом, женщины просто присваивают некоторые мускульные функции, становятся на мужские места, так сказать. Они становятся сильнее, властнее, а мужья всё больше сидят с детьми и варят обеды. Это всё-таки совсем не матриархат, это совсем другое состояние сознания. То, что произошло в 20-м веке, сильно напоминает превращение женщин в мужчин, за счёт присвоения себе мужских функций, но к матриархату никакого отношения не имеет. Маргарет Тэтчер, как «железная леди», ничего из матриархата в себе не несёт. Понимаете, матриархат очень таинственное и непонятное для нашего времени дело. Когда мы говорим об амазонках, это тоже не то самое. Амазонки это не пережиток матриархата, а скорее реванш чисто идеологический. А что происходит? Происходит стирание гендерных различий, причём уже несколько веков подряд. Один японский мастер в 16 веке писал, что всё меньше и меньше разница между женскими и мужскими пульсами, что перестали различаться женские и мужские лекарства.