Избранное. Очерки Методологии. Том 2 - страница 7

Вернусь к самому началу данных заметок, к трехчленке разворачивания смысла «предыстория – обнаружение – рефлексия с рационализацией». Рамки задают, определяют предысторию как некоторую объективность, как то, в чем происходит наше движение; в ситуативной предыстории и в истории возникает обнаружение смысла. В цепи конкретных событий нечто вдруг становится принципиально важным; к рефлексии с рационализацией сейчас и предстоит перейти.

3. Соотношение мышления (мыследеятельности) и сознания можно проанализировать следующими тремя основными заходами: от мышления к сознанию; от сознания к мышлению; в объемлющем контексте. Первый ход опирается в основном на игровую практику; второй эксплицитно никогда не провозглашался, да и не мог провозглашаться, но богатейший материал для него накопился, на мой взгляд, в «проектировочном» периоде развития ММК; третий ход предполагает возвращение – конечно, с учетом всего накопленного – к теоретико-деятельностным разработкам первого периода, в том числе, необходимо подчеркнуть, к разработкам по семиотике.

Очевидно, что соответствующие разработки при принятии такого плана анализа могут быть весьма обширными, здесь же я в общем виде сделаю лишь два замечания.

Первое – «наблюдательское». Предполагаемая последовательность ходов рассмотрения противоположна, идет «с конца» действительной истории развития ММК. Мне это не представляется случайным, напротив, как уже ранее фиксировалось, связанным с завершением определенного цикла развития соответствующих идей, с доведением их в этом цикле до практической реализации. По «Книге перемен» («И цзин») творческий импульс истончается в месте (среде) собственного исполнения, что, конечно, не означает – а это уже по Шеллингу – его потенциального (идеального) исчерпывания. Ход «с конца» в этой связи, между прочим, означает последовательное снятие тех ограничений, что накладывались в техническом разворачивании – и это естественно, так должно быть – импульса, что хорошо схватывается в двух основных значениях слова «утончение» в русском языке.

Весьма интересна одна, получившая широкое хождение два-три года назад, констатация из практики игр – тезис об избыточности методологических средств. В ней, на мой взгляд, фактически содержится осознание одного из типов ограничений: ограничения, связанного с реализуемостью. Хочется добавить, что подобные ограничения настолько очевидны, «естественны», что именно в силу этого ускользают от внимания анализа; требуется особая культура – культура работы с очевидностью, с тем, что массовидно и повседневно по своему существу либо начинает становиться таковым. Представляется, что такая культура есть неотъемлемый компонент философского (и как продолжающего его – методологического) подхода. На этом, кстати говоря, базируется принудительность и «само-собой-разумеемость» на долгое время получаемых результатов, определенное время исправно работающих «мегамашин».

Второе замечание относится к дальнейшему изложению. В нем очень частично и лишь в первом приближении я постараюсь дать структуру первого захода «от мышления к сознанию», а также наметить – только наметить – планируемый выше второй, противоположный первому, ход. Выйти на более широкое целое (что связано с проработкой соотношения мыследеятельности и деятельности) мне пока не удалось.

4. Соотношение мышления, мыслительной деятельности, мыследеятельности и сознания, по-видимому, задает три разные проблемы, соответствующие, как уже указывалось, различным, и по этому аспекту выделенным, этапам истории ММК. Если брать последний, игровой период, то ведущей, или определяющей, является пятичленная схема коллективной мыследеятельности; собственно, эта схема и есть ее наиболее общее определение. И когда при анализе соотношения мы от нее «идем» к сознанию, то возникает вопрос, от чего конкретно отталкиваться: от схемы в целом (что мне не удалось) или от какого-нибудь ее компонента (была выбрана мыслекоммуникация)? К чему же «придти», представлялось интуитивно ясным: к рабочей характеристике сознания, наиболее часто используемой на играх же. Согласно такой характеристике, достаточно закономерно возникает образ сознания как некоторого «резервуара», своеобразного хранилища, а если с сарказмом и иронией – то кучи, мусорной корзины или свалки. Кстати сказать, именно последнее мы всегда подразумеваем и в обычном словоупотреблении, когда говорим о путаном сознании. Подтверждается это и в первом, приближенном, феноменологическом описании. Достаточно задаться вопросом, а в каких соотношениях друг к другу находятся различные организованности сознания, чтобы стал очевидным простой и в чем-то удивительный ответ: в самых разных! Организованности сознания в отношении друг к другу могут выступать и как противоречивые, и как взаимодополняющие, совместимые и несовместные, зависимые и независимые, в самых различных типах обуславливания и т. д. и т. п., – и все это в одном, произвольно взятом, индивидуальном сознании, нечто подобное «женской логике». Сие получило свое обоснование и в философии; представьте себе, что мы поверим и примем механизмы порождения идей во внешнем опыте, предложенные Локком: ассоциации (связи) по смежности, сходству и контрасту, и как только примем, сразу и с неизбежностью получим вышеописанную картину. Парадоксально, что она действительно есть, что сознание выступает как организованное и неорганизованное одновременно.