Воспользовавшись моментом, когда Василий погрузился в сундук с головой, Клавдия подошла к печке, возле которой на табурете стоял самовар. Сделав вид, что она наводит порядок в подпечнике, она незаметно достала из кармана фартука завязанные узелком в носовой платок деньги и, приподняв колпачок на конфорке, сунула их в холодный кувшин самовара и положила колпачок на место. Только отошла от самовара, Василий закончил поиски в сундуке и с суровым видом двинулся к Клавдии. У Клавдии отлегло от сердца. «Успела», – подумала она и облегчённо вздохнула.
" А ну-ка, выворачивай карманы!" – потребовал Василий. Убедившись, что там ничего нет, грубо ощупал грудь под лифчиком. "Не дашь на бутылку, найду, всё пропью" – замахнувшись рукой на жену, сквозь зубы процедил он. Клавдия знала, пока не пьян, бить не будет, но инстинктивно отскочила в сторону, выругалась на него, и со словами: "На водку не получишь ни копейки", – схватила ведро с помоями и пошла в хлев кормить поросенка.
В хлеву загон для поросенка был отгорожен заборником из досок. В него было встроено деревянное корыто, частично выходящее за пределы отгороженного места. Это сделано для удобства кормления, не надо заходить в загон, чтобы вылить помои в корыто. Клавдия вылила поросенку вначале половину помоев, чтобы тот рылом не расплескал пойло. Сыпанула решето зерна курам, проверила гнёзда, яиц ещё не было. Вернулась к поросенку. Корыто было почти пустое, Клавдия вылила остатки помоев, это была в основном гуща. Поросёнок опять воткнулся рылом в корыто и смачно зачавкал.
"Жри, жри! Поправляйся, целый месяц тебе ещё жир наращивать! Пудика на два ещё поправишься! – сказала она поросёнку, и тяжело вздохнув, с сожалением добавила – На день Конституции под нож пойдешь". Поросенок, словно понял её слова, не стал доедать порезанную крупными кусками картошку. Он отошел в дальний угол загона, упал на соломенную подстилку и, прикрыв глаза, задремал, переваривая пищу.
Клавдия, взяв пустое ведро, пошла в избу. Когда она переступила порог, её чуть не хватила кондрашка! На самоваре была надета самоварная дымоотводная труба, колено которой было вставлено в душник, и в ней весело гудело пламя, а в окошечках шейки самовара сверкали блики горящей щепы. Её сердце остановилось, а душа ушла в пятки. До неё дошёл смысл выражения: «Деньги вылетели в трубу». У Клавдии поперек горла встал ком и из глаз полились слезы. Ведь, ни разу за всю совместную жизнь Василий не разжигал самовар!
Ещё не видя её слёз, Василий примирительным тоном сказал: «Я самовар поставил, попьём чайку, может быть, подобреешь и дашь на чекушку». И тут он увидел мокрые глаза Клавдии и спросил: «А что случилось?» Клавдия обомлела, ну как она скажет о сожжённых сбережениях. На ум пришла хорошая мысль: «Да, что-то поросёнок заболел, плохо поел, лежит не поднимается. Как бы ни издох», – соврала она.
Васька пулей вылетел из избы. Пробегая в сенях мимо верстака, схватил торчащий в стене специальный кинжал, которым Василий прирезал в деревне не один десяток свиней. Вбежав в хлев, он сразу увидел картошку в колоде и поросенка, лежащего в углу без движений. Долго не раздумывая, Василий вскочил в загон и привычным движением всадил кинжал прямо в сердце поросенка. Тот громко завизжал, и попытался вскочить, но Василий уверенно схватил его за ухо, уперся коленом в его переднюю лопатку и прижал рыло в угол. Поросенок забился в конвульсиях, но через минуту затих.
