Именно Джемма настояла, чтобы Аксель подключил генератор и сперва запустил аварийные системы корабля, а затем, после проверки, и основные. А когда выяснилось, что бортовой журнал стерт, уже Акимов, поддавшись на уговоры Джеммы, принял решение провести посмертный допрос единственного обнаруженного на корабле мертвеца. Покойника заметили не сразу: он лежал в рубке капитана белый и звенящий, укрытый за сугробами инея и азотно-метановой шубой льда – корабль оброс ею и внутри, и снаружи. Чтобы растопить снеговые залежи, пришлось пропарить тепловыми пушками внутренности бота – тогда-то тело и открылось глазам санитарно-таможенной службы.
– Меня..овут Викто.. Пайнс, – невнятно проговорил труп, когда нейтронные вихри прибора «Лазарь-17» расшевелили синапсы в его мозгу, а микротоки обработали высохшие и вымороженные лицевые мыщцы. – Я био..ог миссии «Неме..ида». Х..те у..нать, что прои..ошло с ко..аблем?..о..товой..урнал. На..мите жжжелтую кнопку на..ульте. Да. Эту. В центре.
Акимов хмыкнул, отыскал на пульте желтую кнопку и нажал ее. Раздался сигнал тревоги и механический женский голос сообщил по интеркому:
– Биологическая опасность. Внимание, биологическая опасность! Корабль заражен и заблокирован! Каждый, кто попытается выйти или войти – будет уничтожен.
Синие губы мертвеца расплылись в довольной ухмылке.
– Значит, мы попались? – сказал Акимов.
– Да, – подтвердил труп.
* * *
«Любовь принято объяснять химией организма», – мрачно думал Аксель Грац, ступая вместе со всеми на эскалатор. Замороженным взглядом он наблюдал, как по мере приближения платформы линия горизонта сползала все ниже, и жемчужно-розовые облачка, сбившиеся в кучу вдали, уходили в небытие, погружаясь в молочно-белое сияние океана. Аксель смотрел и морщился.
…Молочно-белые волосатые ляжки Эрика Плитце, пышные и дрожащие, как пудинг, половинки задницы – в жуткой, неестественной близости с молочно-белыми длинными ногами Линды… Аксель отчетливо видел начинающий желтеть синяк на голени жены – в среду она стукнулась о лестничные перила, когда спаниель соседской девочки внезапно подпрыгнул, чтобы облизать ей лицо. Линда чуть не упала, и хохотала, когда Аксель подхватил ее, и махала на собаку рукой. При чем же тут Эрик Плитце?
«Влюбленность сродни безумию… – думал Аксель. – Феромоны. Выброс эндорфинов. Наркотическое опьянение… Скорее всего, Линда не могла поступить иначе. Но что теперь делать мне?»
– Заняв место в кабине лифта, пожалуйста, пристегните ремни и не забудьте включить магнитные держатели, – объяснил звонкий голос робота.
Аксель защелкнул пряжку своего страховочного ремня и помог защелкнуть ремень какой-то японке из числа туристов. Туристы на утреннем лифте к станции всегда раздражали Акселя, но не помочь он, разумеется, не мог. Он действовал автоматически.
– Оригато, – криво улыбнувшись, поблагодарила японка. Глянула на Акселя поверх темных очков, и тут же отвернулась, прилипнув взглядом к иллюминатору. Моторы загудели, двойная тяжесть вдавила в пол. Аксель закрыл глаза, и спустя шесть минут веки ему обожгло нестерпимым солнечным сиянием.
«Вот и хорошо», – подумал Аксель. Ослепнуть – это было бы восхитительно. У Линды появилась бы отличная возможность оправдаться: мало ли что померещилось Акселю, человеку с плохим зрением? Слепому.
Наверное, слепого можно долго обманывать. Хотя… Кто их знает, этих слепых?.. Они не полагаются на зрение, но, говорят, у них гипертрофированно развиты другие чувства – слух, например. Или обоняние. Как у собак. Хорошее обоняние значительно хуже острого глаза, но доказать что-либо в этом случае куда труднее. «Я подаю на развод, – скажет Аксель, – потому что унюхал запах ее любовника! Вонь от его поганых трусов и носков. И он провонял всю нашу квартиру своим омерзительным одеколоном! – Хорошо, – скажет судья. – Давайте проведем следственный эксперимент…»
