И наконец, по действующему законодательству вопрос об ответственности за лжесвидетельство и отказ от дачи свидетелем показаний, разумеется, решается в другом процессе. Нелишне также констатировать, что в современной практике по уголовным делам случаев привлечения к уголовной ответственности по ст. 307–308 УК РФ практически не встречается.
Что же касается иных приводившихся С. В. Курылевым ситуаций, а именно уклонения стороны от явки в суд для личных объяснений, непредставления необходимых для разрешения дела и заведомо у нее находящихся доказательств, неоспаривания утверждений противника, отказа от объяснений по обстоятельствам дела, то они в судебной практике действительно встречаются. Однако можно ли их квалифицировать в качестве непосредственного познания судом фактов? Такого рода поведение стороны может объясняться самыми разными обстоятельствами. Самое же главное заключается в том, что указанные действия или бездействие напрямую не связаны с фактами, входящими в предмет доказывания. Речь идет не о непосредственном восприятии судом юридических фактов, но лишь об определенном поведении сторон, которое, впрочем, может иметь известное доказательственное или процессуальное значение.
В обоснование тезиса о возможности непосредственного познания судом определенных фактов С. В. Курылев приводил следующий случай из судебной практики прошлых лет. В производстве суда Загорского района Московской области в свое время находилось дело по иску Осипова к квартирантке Кратировой о взыскании расходов по отоплению общей печи. По утверждению истца, отопление печи в течение трех лет производил он один. Не признавая иска, Кратирова объяснила, что истец отопления за свой счет не производил. Более того, в последнюю перед обращением в суд зиму он с целью вынудить ее к выселению вовсе не отапливал общей печи, оборудовав в своей комнате железную печь для отопления только своего помещения.
Доказывать этот факт (как отопления, так и неотопления), писал С. В. Курылев, путем свидетельских показаний было довольно затруднительно. Свидетели, на которых сослалась Кратирова, могли лишь подтвердить некоторые обстоятельства: во время их посещения в комнате у Кратировой было холодно, ответчица продолжительное время болела. Осипов объяснил, что печь не была топлена 2–3 дня в связи с теплой погодой. Суд при осмотре на месте установил следующие факты: наличие в комнате Кратировой «специфического запаха сырости», наличие в комнате Осипова железной печи.
Анализируя данный случай из судебной практики, ученый полагал, что в изложенной ситуации «суд непосредственно воспринял различные факты-состояния, в том числе такой важный факт, как “специфический запах сырости”. В передаче свидетеля указанный факт в значительной мере утратил бы свое доказательственное значение как в отношении его убедительности, так и с точки зрения проверки достоверности. Другой важный для установления истины факт, обнаруженный при осмотре, – наличие в комнате Осипова железной печи – мог не только потерять доказательственное значение, но и вообще мог исчезнуть для дела, если бы суд решил проверить данный факт не осмотром на месте, а иным путем, например истребованием справки от органов пожарного надзора, дав таким образом истцу возможность убрать печь. И дело могло быть разрешено неверно»[28].
Заканчивая изложение вопроса о непосредственном познании судом обстоятельств дела, С. В. Курылев формулировал следующие выводы:
