Ольга привыкла, чтоб считались с её интересами и желаниями, тут вдруг без стеснения добивались близости с ней, причём в присутствии людей отряда. Только вначале она думала – кавалер шутил, затем стала бить распоясавшегося ухажера по рукам, отталкивала и всё больше раздражалась. Наверняка она запоздало сожалела, что вчера чуть ли не заигрывала с дядькой. Наконец, когда насильник попытался обнять её в очередной раз, она, окончательно рассердившись, с такой силой толкнула наглеца, – это сделать могла, – что тот беспомощно замахал руками, пятясь задом, не устоял на ногах, плашмя повалился на куст кедрового стланика, рассёк о ветки щеку.
Какое-то время дядька не поднимался на ноги, только сполз с куста, болезненно морщился и осторожно прикасался пальцами к повреждённому месту, затем пригрозил:
– Всё равно будешь моей.
– Тебе только вначале придётся меня убить.
Ольга молодец, ответила достойно, и хотя с неприязнью смотрела на ухажера, а пошутила, даже изобразила на лице усмешку.
– И убьём.
До этой минуты Николай Николаевич то забирался в палатку, то бесцельно бродил, бросая враждебные взгляды на бомжа, явно нервничая. Можно предположить, он не вмешивался потому, что вчера не прислушались к его мнению – прогнать бродягу, – и сейчас думал: пускай все видят и убеждаются, кто был трижды прав, – надеялся, Петухов поймёт, какой ценный кадр взял в отряд, и изменит своё первоначальное мнение. Услышав угрозу бомжа, старик, наконец, высказался:
– Вы забываете, что вас подобрали, из жалости оставили в отряде. Хотите, чтоб вас прогнали?
– Только попробуй, – вот что на это ответил бомж, нисколько не испугавшись.
Он действовал уж слишком открыто, и у меня возникло предположение: не напился ли? Ночью забрался в кузов вездехода, своровал спиртовые настойки, разыскав чемодан с медикаментами, или там же нашел водку, которую я покупал по просьбе Ольги…
После завтрака собрались, погрузились в вездеход, продолжили путь. Время от времени останавливались, если Петухову казалось, что ехали по месту интересному в геологическом отношении. Как вел себя дядька, сидя в кузове вездехода при его движении, не знаю. Он в разведку не ходил, его только принуждали вылезти на волю, садился на землю, сутулился, потеряв ко всему интерес, казалось, приходил в себя. К Ольге он теперь не приставал, изнасиловать не пытался, такое впечатление, что протрезвел, зато лишился сил, возможно, понял также, что перестарался, нельзя рождать к себе враждебное отношение, запоздало вспомнил, что появление банды запланировано не сегодня.
Старик тоже оставался возле вездехода, за «новым кадром» наблюдал, не доверяя.
Мы в тот день к вечеру добрались до другой долины, как начальник и планировал, которую прогрызала полноводная река Хата, бравшая начала на континенте, уже набравшая силу, стремившаяся быстрее докатить свои воды до ещё более мощной реки Колыма, та в конечном итоге до Ледовитого океана.
Как раз в тот вечер я обнаружил на сидении вездехода записку. В ней всего два слова: «Стоять здесь». Слова написаны печатными буквами. Если до этой минуты у меня тлела надежда, пускай и слабая: у бандитов сорвётся задуманное мероприятие, – теперь не стоило на это рассчитывать.
Выполняя приказ, вспоминая бандитов недобрым словом, я принялся разбирать мотор, через какое-то время сообщил начальнику: вездеход срочно нуждается в ремонте, завтра продолжать путь нельзя, если не хотим лишиться транспортного средства.
