Я любил своего родителя. По крайней мере старался. Уважал так точно. Но с его стороны ответных чувств не замечал ни разу. Конечно, Богами же не завещано демонстрировать привязанность к наследникам. Но когда я был ребенком мне этого никто не объяснил, а понять сам я был не в состоянии.
Матушка же наоборот носилась со мной как с писаной торбой. Но разве мог я – диал с практически неограниченным потенциалом – опуститься до телячьих нежностей и обнять её в ответ, когда она сжимала меня в крепких объятьях. Всё, что я помнил из детства о правительнице, так или иначе ассоциировалось со словами, что она говорила мне при каждой нашей встрече: “Филипп, ты просто обязан быть сильнее всех. Материя в твоей власти, скоро будет и вся страна. А если что-то пойдёт не так, мама поможет. Трон твой по праву и никому, кроме тебя, на нём не сидеть. Будь непреклонен, словно камень, которым управляешь, и всё сладится.”
Слышать это из года в год было неприятно. Спустя десять лет после обретения дарованной души при виде матери я вспоминал лишь то, что мне нужно походить на камень. Холодный, твёрдый и непрошибаемый – вот каким его видел я. Поэтому старался соответствовать.
Давалось мне это легко. Отец не дарил мне признания либо каких-то других искренних чувств, кроме ощущения вечного несоответствия высоким требованиям. Матушка требовала каменного сердца и твёрдой воли, братьев или сестёр они мне не подарили, а друзей я не желал заводить сам. Женщин выбирал исключительно для наслаждения, не более. Да и они от меня всегда ждали богатств и драгоценностей. Взаимовыгодный обмен.
Нравилось ли мне это? Возможно. По крайней мере всё было понятно, привычно и спокойно.
А потом… потом моя маленькая молодая супруга в порыве чувств выкрикнула что любит меня.
И это было сродни удару булавой по незащищенной голове.
Множество раз мне доводилось слышать, как молодые либо супруги говорили друг другу подобное, но я и предположить не мог, что услышу это в свой адрес.
Даже в период сватовства я писал Дафне о привязанности, не более.
Еë вдохновленные речи и взгляды, полные восхищения, расценивал как заслугу моей яркой внешности и еë личной радости от того, что она всë же не останется старой девой, а выпорхнет из отчего дома, даже будучи аж десятой дочерью по рождению. Да ещë и не самой яркой среди остальных.
Но это признание…
Поднялся с кресла и сделал круг по кабинету. Стены и обстановка давили и сводили с ума. Я будто потерял привычную стезю в жизни, а новую отыскать не выходило.
Упал обратно в кресло и, прикрыв глаза, снова прошептал имя супруги:
– Дафна.
С самого детства я разрушал всё, к чему мог привязаться. Новые игрушки тут же оказывались раздавлены в пыль, интересные знакомства завершались на первой встрече, любимые лакомства…никто никогда не узнал, что то или иное кушанье вызвало у меня особенные чувства. Чтобы не терять. Боль от лишения чего-то, что бередило душу, а затем и обе, доставляла мне…дискомфорт. А значит нужно было избавиться от предмета, вызывающего симпатию ещё ДО того, как он стал бы мне дорог.
Так было и с моей новоиспечённой супругой. Первая брачная ночь должна был навсегда отбить у неё желание проявлять ко мне хоть какие-то нежные чувства. Сломать и уничтожить любые зачатки привязанности и с её и с моей стороны. Жила бы себе, не зная нужды, и купалась бы в роскоши. Всё же титул наследной принцессы – это не пшик, он давал ей огромное влияние при дворе. Занималась бы чем-нибудь женским…вышивкой, музицированием или чем они любят убивать время. Но нет! Этот мышонок не только пережил то, что мы с Лейлой ей показали, но и нашёл в себе силы огрызаться на меня. Уже после первого признания Дафны мне внезапно опротивели сладкие объятия фаворитки, хоть я и пытался жить по-прежнему. Удержаться в привычном для меня мире.
