Мне кажется, что я не усну никогда - настолько я на взводе, настолько раздергана всем произошедшем сегодня. Но засыпаю мгновенно, едва коснувшись головой подушки. И просыпаюсь от стука в дверь. В комнате светло.
- Эй, как там тебя, на выход! Завтрак подан, - раздается из коридора.
- Сейчас, - предупреждаю, что нужно подождать хоть немного.
Одеваюсь в мгновение ока, с сожалением положив чужой свитер на место. Ночью я рассчитывала больше никогда ни с кем из этих двоих странных парней не встречаться, а сейчас выходить в чужом, при том, что разрешения мне не давали, как-то стыдно.
Кроме того, меняю чужие трусики обратно на свои, которые успели высохнуть за ночь на полотенцесушителе. А чужие, наскоро застирав, вешаю под полотенце на трубу.
Вот ты лох, Виктория! Если бы удалось сбежать, он бы в пустой комнате обнаружил твои трусы... Позорище. Впрочем, если бы удалось сбежать, какая разница, кто бы их обнаружил и что бы при этом подумал?
Из ТОЙ самой комнаты, хоть дверь и закрыта, слышен голос Кота. Слов не разобрать, но тон ласковый, спокойный. Кто же у вас там заперт? И почему заперт, если меня, даже после попытки побега, не удосужились?
В гостиной на столе чистота. Ни бутылок, ни тарелок с едой.
Смущаясь, вхожу на кухню.
Он моет посуду.
Меня обваривает кипятком, горячей волной стыда, смущения, тревоги от воспоминаний о том, как этот чужой мужчина меня вчера целовал и трогал! А больше от воспоминаний о том, как несдержанно и горячо он стонал при этом. Марат так никогда не делает. Он вообще очень сдержанно себя ведет во время секса...
А-а-а-а, Вика! Вот о чем ты думаешь, ненормальная!
Оборачивается, приподняв широкую черную бровь. Да он почувствовал, что я его разглядываю!
- Доброе утро! - и говорю, конечно, самое неуместное, что вообще можно придумать в такой вот ситуации! Ну, конечно, все жертвы похищения, едва-едва не ставшие жертвами изнасилования, своим похитителям говорят "доброе утро"! Как иначе?
- Хм, - дергает он бровью удивленно. - Ну, доброе, коль не шутишь. Проходи!
На столе в глубокой пиалке с ручкой овсянка с порезанными сверху кусочками бананов и кофе в кружке. Это мне?
Поставив последнюю вымытую тарелку в сушку, оборачивается, вытирая руки полотенцем.
- Садись, - кивает на еду. - Ешь.
И я проглатываю еще один неуместный вопрос - "а ты?", и сажусь. В животе требовательно урчит, и я с тоской вспоминаю вдруг, что я беременна, что ребеночка во мне нужно кормить, а еще одновременно и о том, что Марат мне изменил, что идти мне теперь некуда, что моя жизнь разрушена...
Столько всего навалилось, что я даже не сразу об этом подумала!
С трудом проглатываю горький комок подступивших слез, и сажусь за стол.
Исподтишка наблюдаю за ним.
Он берет себе тоже чашку с кофе и, отойдя к окну, поворачивается ко мне спиной.
И я зачем-то оцениваю его! Я очень хорошо понимаю, что это - еще более глупо, чем всё, что я делала до этого, но это невольно происходит, непреднамеренно! Это позволяет не думать о том, что ранит...
Черная водолазка обтягивает широкие плечи. Русые волосы сзади пострижены очень коротко, и мне вдруг вспоминается, что вчера в какой-то момент я успела их коснуться ладонью! Как это получилось, я не помню, но собственное тактильное ощущение от прикосновения, кажется, запомнили пальцы...
И губы помнят прикосновения его горячих, твердых, очень настойчивых и требовательных губ.
