Мэй пнула Васю ногой под столом и погрозила кулачком.
— Че ты?! — возмутился садовник. — Я же как было рассказываю.
Василий потер место ушиба и продолжил рассказ:
— Они говорят, что не шалава, а уборщица ихняя. Типа чистенько в борделе было, порядок везде… Только эту мелкую депортируют, у нее виза просроченная и разрешения на работу нет. И вообще, немая она. Ну я к Макару подошел… А мы до этого другую горничную уволили, она платья покойной жены на себя примерять взялась, а Макар застукал. Короче, беспорядок в доме образовывался, а новую уборщицу шеф нанимать не торопился — злой был. Я ему на Мэй показал… Сначала он брать не хотел, но я уболтал. Тем более, она русский хорошо знает, Пушкина читает!
Я глянула на Мэй, и та снова гордо кивнула.
— Пришлось с документами повозиться, на полиграфе ее проверили — на склонность к воровству и разным непотребствам…
— Как? — не поняла я. — Там же говорить надо.
— Неа, — хохотнул Вася, — вместо «да» и «нет» можно кивать или мотать головой. Приборчик пульс, температуру, потоотделение и прочую лабуду считывает. Даже если молча врать будешь, все равно спалишься. Мэй все проверки прошла и оказалась тут. Так и живем. А вот поварихи часто меняются. Нескольких Алинка выжила своими капризами, пару молодых из ревности. А последняя слегка за сорок была, так с водителем одного из Макаровых корешей сошлась, когда те в гостях были. Замуж ушла. Теперь ты тут.
— У вас здесь прямо сериал, а не жизнь, — вздохнула я и начала убирать со стола, — столько всего необычного происходит.
— А у тебя прям все чисто да гладко! — съехидничал Вася. — Все как в дамском романе: пришла домой пораньше, а муж лучшую подругу на супружеской кровати шпилит. Ты разводиться думаешь?
— Еще не знаю, — тихо ответила я и отвернулась к окну, — надо с мужем поговорить. Если он одумается, извинится, от Лариски избавится, то может, не стоит разрушать семью…
Мэй громко защелкала пальцами, и я обернулась. Она начала что-то быстро говорить жестами, а Вася пристально смотрел на ее пальцы и переводил:
— Ни фига он не исправится. Если мужик — кобель, то таким и останется. Я в борделе насмотрелась на таких: постоянные клиенты к разным девушкам приезжали. А у них семьи, жены, дети. Все такие приличные! А на деле такое вытворяли. И помимо этих девчонок у них любовницы. Они много при мне говорили, думая, что я язык не знаю, и вообще, раз немая, то и тупая. А твой муж — козел. Даже если эту Лариску бросит, чтобы ты вернулась, потом другую женщину найдет. Он никогда не будет верным! А ты молодая. Тебе всего двадцать два. Люди в этом возрасте институты заканчивают и только жить начинают. Ты куда вернуться хочешь? В бесплатное кухонное рабство, копейки считать и старые колготки по десять раз штопать? Где твоя гордость и человеческое достоинство?!
Вася с таким выражением возмущения и строгости переводил немые слова горничной, что я будто слышала тонкий голосок с азиатским акцентом, который меня ругал.
Мэй сложила руки на столе, переплетя пальцы в замок и выжидательно уставилась на меня, нахмурив темные брови.
— Я с Мэй согласен, — произнес Вася, — предложение что-нибудь переломать твоему муженьку остается в силе.
Я в растерянности смотрела на новых друзей, которые так за меня переживали, что один был готов нанести живому человеку тяжкие телесные, а немая вообще меня с головы до ног обругала за бесхребетность.
