До сих пор думаю, что для него провокация? Ведь поцелуй в щеку – это совсем невинно. Разве я не права? Но даже не это меня волнует сейчас больше всего. Хочу я быть для него невидимкой, или все же попытаться быть чем-то большим?
Муж с ночи кидает гневные сообщения, пытается дозвониться. Не хочу ни читать, ни разговаривать с ним. Вообще ни о чем. Мне ничего от него не нужно. Я просто рискну восстановить документы, возможно, попрошу помочь даже одного сурового мужчину, который просит без провокаций.
Мне нужно рассказать все Глебу. Уверена, он поймет и поможет. С паспортом я смогу хотя бы подать на развод. Раздела имущества не будет. Я как пришла к Игорю ни с чем, так и уйду. Пусть они будут счастливы. Я до сих пор не могу поверить, что, живя с Олей, муж побежал за мной.
– Мамочки, срам какой, – разбирая пакет с вещами, достаю из коробочки невесомое кружево черного цвета.
Это белье? Да я такую провокацию из лоскуточков в жизни не решилась бы купить сама, а тут чужой мужчина. Причем такой комплект не один. Тут на всю неделю всякие полупрозрачные тряпочки-ниточки. Он с ума сошел? Или это намек на что-то, чего я не понимаю? А как же его «не провоцируй»? Ему, получается, можно мне всякие намеки делать, а мне – нет.
Эх, будь я смелее, как вырядилась бы в эти вещи, как сфоткалась бы, и отправила ему фото. Позлить. Но мы друг другу никто, да и будь мы кем-то друг другу, не решилась бы, ведь неправильно. Ладно, отложу эти мысли. Лучше убрать тут все и приготовиться к новому дню.
Завтра мне точно нужно найти работу. Марье Кузьминичне срочно нужна операция, а я тут кружева рассматриваю и про мужчину думаю. С ума сошла уже.
За уборкой время пролетает незаметно, часы показывают седьмой час, и надо бы что-то покушать. Только достаю все для супа, как зазвонил телефон. С неожиданной радостью побежала смотреть кто звонит, но улыбка моментально исчезла, когда я увидела, кто звонит.
– Да, добрый вечер, – дрогнувшим голосом отвечаю, ожидая плохие вести.
– Добрый вечер, Вера. Марье Кузьминичне стало хуже. Операцию больше откладывать нельзя. Необходимо сделать завтра, пока еще можно её спасти, – врач говорит равнодушно, словно для него это нормально, что человек может погибнуть.
Ему нужны только деньги. Все.
– Но я еще не успела собрать нужную сумму, – заикаюсь, судорожно соображая, что же мне делать, где взять такую сумму до утра. – У меня всего сто восемьдесят.
– Для операции и первого дня с хорошими препаратами нужно двести. Ищите. Остальное можно и через два дня. Простите, мне некогда. У меня другие пациенты ждут.
И отключился. Гудки слышны в трубке. Черт. Что мне делать? Я из воздуха не возьму столько денег. Только если… ищу в списке контактов новый номер. Стыдно, противно от самой себя, но это единственный вариант. Я все верну, позже. Все отдам, лишь бы сейчас помог.
Но в трубке слышатся лишь гудки. Противные, долгие. Страшные.
– Ну же, Глеб, пожалуйста, возьми трубку.
Сброс. Набираю снова и снова, пока сознание не затапливает отчаянием. Я не могу сидеть сложа руки. Бабуле плохо, и только на меня вся надежда. Этот варвар так и оставит ее без помощи. Дурацкие деньги, всё в них упирается.
– Я честно пыталась, – говорю, глядя на потухший экран телефона, и бегу туда, где можно заработать столько.
Захожу в пустующий клуб, откуда не так давно убегала, сверкая пятками, и иду к девочкам за ресепшеном. Скучают, ведь в залах никого. Все словно вымерли. Ничего не понимаю, но все же решаюсь спросить у них.
