И откуда во мне столько злости?
– Ты еще пожалеешь, что так себя ведешь сейчас!
– Ага.
Морозов собирает сумку, истерически застегивает ее на ходу и поспешно выходит из комнаты. Но, остановившись в коридоре, смотрит на небольшую статуэтку, стоящую на тумбе. Она в форме награды «Оскар». Золотая. Настоящая. Ему вручили ее за лучшие продажи от компании. Миша протягивает руку к ней и говорит:
– Это я тоже забираю с собой.
– Можешь не отчитываться, – цежу сквозь зубы, провожая его взглядом.
Миша, ничего не говоря, быстро выбегает из квартиры. Даже не дождавшись лифта, он бежит по лестнице.
Я медленно закрываю дверь и замираю. Слезы подступают и снова начинают жечь глаза. Я прислоняюсь спиной к двери, словно это единственная опора в моей жизни. Спускаюсь по ней и обхватываю ноги руками. Не сдерживая слез, чувствую, как натянута струна внутри меня, которая еще сильнее сжимает мое сердце.
Вот и всё. Теперь назад пути нет: Морозов еще пожалеет, что ушел от меня. И я это ему докажу.В доме, как-то, опустело. И заметила я это лишь тогда, когда Миша ушел. Почему-то раньше, приходя домой, мне хотелось тишины, хотя бы на пять минут. А теперь, эта тишина сдавливает виски.
Нет споров, нет упреков. Просто тишина, в которой слышится гул мотора холодильника, что так хорошо сливается с общим фоном.
Сижу и смотрю на экран смартфона. Нажимаю на сенсорную кнопку на нем, чтобы активировать.
Шторка уведомлений пуста. Точнее, я не вижу в ней того, чего хотела бы. Миша не пишет. Ни привета, ни ответа.
Я делаю глоток вина из бокала, но оно кажется мне безвкусным. Я делаю еще один глоток, будто бы пытаясь распробовать его. Это происходит на автомате, и сегодня я не хочу контролировать свои действия. Я вздыхаю с горечью, стараясь не поддаваться нахлынувшей истерике. Я так и не притронулась к еде. Тарелка с овощным салатом не опустела ни на грамм, и мне не хочется есть. Но я все же пытаюсь переубедить себя, что нужно хоть что-то съесть. Хотя бы одну ложечку…
Возможно, мне стоит попробовать что-то другое, чтобы вернуть вкус к жизни. Но пока я не нахожу в себе сил даже на обычный прием пищи.
Телефон вибрирует и на экране высвечивается: «мама».
Нервно сглатываю слюну и поднимаю трубку.
– Алло?
– Доча, привет! – встревоженный голос мамы меня настораживает. – Как твои дела?
А как мои дела? Я не знаю.
– Да потихонечку, – говорю неуверенно и мама это слышит. По крайней мере, мне так кажется. – А у тебя?
– Все хорошо, – говорит она и сразу же добавляет, – наш уговор в силе?
Сжимаю губы в плотную ниточку и не знаю, как набраться сил, подыскать правильные слова? Как не поддаться щемящей боли в груди и не расплакаться на ровном месте?
– Зоя? – голос матери звучит так далеко, что ощущаю, как ухожу в себя. – Зоя, всё хорошо?
– Нет, – выдыхаю из себя слово, почувствовав горькое послевкусие. Щемящая боль изнутри, как запертая птица в клетке, норовит проломить ребра и вырваться наружу.
– Солнышко, что случилось?
Набираю побольше воздуха в легкие и вздымаю глаза на часы, что висят на кухонной стене. Подступающие слезы щиплют глаза.
– Зоя? Не молчи!…
– Миша ушел.
Легче после произнесенных слов не становится.
– Как ушел? – переспрашивает мама, будто бы не верит моим словам.
Да и кто в это поверит? Мы всегда были примерной семьей для всех, хотя никто и подумать не мог, что творилось за закрытыми дверями нашей квартиры. И я об этом никому не рассказывала. Не набиралась смелости и сил, чтобы вынести ссоры из избы.
