— Чего сидишь на холодном? Застудишь себе там, а рожать кто будет? — заворчал отец, едва появился в поле зрения. — Вся в мать, ни о чем не думаешь наперед, такая же упертая…
— Я поеду домой, наверное. Что-то душа не на месте, пап, — вздохнула Тася и повернулась к нему, глядя в такие же зеленые глаза.
— Случилось чего? Косячить начал зятек? — Андрей подозрительно прищурился и стал искать спички по карманам, чтобы прикурить.
Муж дочкин ему не понравился с первого взгляда. Какой-то он скрытный и больно улыбчивый. Наши люди так не улыбаются, если повода нет. А этот либо дурак, либо хочет казаться лучше, чем есть. Вот он сам всегда говорит, что думает прямо в глаза, не крысятничает и не врет, чтобы кому-то понравиться. Да Борька даже не выпил с ним на брудершафт и в баню не пошел париться. С таким бы он в разведку не отправился. Но обижать выбор дочери тоже не хотелось. Он так Боре за дровяником и сказал: «Обидишь Таську — убью», метнув топор в стену сарая. Так, для профилактики, чтобы знал, что кровиночку свою отец защитит. Не умеет дочь мужиков себе выбирать. Что первый был безответственным да падким до юбок, что этот, тихушник, завелся. Убеждения Таисии: «Он хороший», никак отца не убедили.
— Вроде бы все нормально, — неуверенно проговорила Тася, поежившись от прохладного вечернего ветерка.
— А если без «вроде бы»? — он присел рядом и обнял дочку за плечи, чтобы согреть.
— Пап, а ты маме когда-нибудь изменял? — откинула голову ему на плечо и стала перебирать края своего вязаного кардигана.
— Ты что такое говоришь, Таська? Я за твоей матерью тысячу километров проехал, бросив все, — а про себя подумал, что Борьке хребет переломит, если увидит, что та страдает из-за плешивого. — Помнишь ведь, рассказывал? С самого Мурманска, на перекладных. Искал ее долго, и уже не верил, что найду. Маша в нашу часть к брату приезжала, проведать срочника. Ну, я как увидел, так понял, что моя она. Вот тут засела занозой, — показал на сердце пальцем. — Ни спать, ни есть не мог, все о Машуле думал. Боялся не успеть… Девка-то видная, выскочит замуж и пиши-пропало, — сглотнул ком в горле. — Нельзя изменить себе. Когда любишь, в голову не придет подобное.
Они молчали, думая каждый о своем. Потом отец пошел жаловаться матери, что Таська на ночь глядя собралась до Москвы, а это тридцать шесть с гаком…
— Пусть едет, раз надо, — встала на сторону Таисии женщина. — Если сердце чует беду, то значит ехать надо.
— Мам, да какая беда? Тьфу-тьфу, — сплюнула через левое плечо, постучав по «дереву». — Я позвоню, как приеду, — кинулась обниматься и говорить, что их любит. Бросив прощальный взгляд в зеркало дальнего вида, она увидела, что мама крестит ее в дорогу. Отец стоит рядом, обняв за тонкую талию.
Тася сама не знала, что гонит ее обратно домой.
Устав от переживаний и себянакручиваний, Тася включила на проигрывателе в машине Вивальди и спокойно, на уровне девяносто, катилась по трассе. Лежащий на соседнем сидении сотовый телефон не подавал признаков жизни. Муж не звонил, не писал, словно забыл о ней совсем.
Мимо мчались лихачи, обгоняя ее как «стоячую». Закинув в рот подушечку апельсиновой жвачки, она настроилась на лучшее. Сейчас Тася приедет домой, где ее встретит муж. Он скажет, что устал с работы и заснул ненароком, забыв позвонить. Она сходит в душ и скользнет к драгоценному под теплый бочок. Проделает дорожку пальчиками до резинки боксов и… Возможно, будет секс. Отмазки больше не принимаются. Пора уже подумать о ребенке.
