Я освободила столешницу от всего лишнего, распределив содержимое по шкафчикам, остальное отправила в мусорный пакет.
– Извини, я вчера не позвонил… – подошёл он сзади и, заключив меня в замок объятий, поцеловал в шею. Я почувствовала мятный запах зубной пасты с неприятными, едва уловимыми нотками вчерашнего "хорошо".
– Да? – вывернулась я, едва сдерживая волну ярости. – Извинить?! А ничего, что я ночь не спала?! Конечно! Тебе же пофиг на меня, на сына! У тебя важные проекты, важные дела, важные друзья! А на каком месте у тебя семья?! ... – уравновешенной быть не получилось. Меня несло и чем дальше, тем менее я подбирала слова. Внутренний наблюдатель уже не справлялся с неуправляемым потоком слов. Но я успевала видеть, как меняется выражение его лица. Сначала он выглядел виноватым. "Прекрасно! Наконец, смогла ему всё высказать!" Потом он вскинул на меня наполненные удивлением глаза, и чем больше я распалялась, тем сильнее горели глаза мужа восхищением.
Это в мои планы не входило. Мне хотелось сделать ему больно. Задеть. Вывести из себя и уйти, хлопнув дверью…
Он отступил к двери и теперь стоял там, сложив руки на груди, прислонясь к косяку, словно зритель, и наблюдал театр одного актёра и, похоже, игрой этого артиста, вернее, актрисы, был доволен.
"Да что же сделать такое, чтобы смахнуть эту его ухмылочку с чересчур радостного лица?" Я зацепила взглядом вазу, которую он подарил мне с цветами восьмого марта, достала её и запустила в стену рядом с ним.
Ярик словно всю жизнь тренировался ловить вазы, ловко подхватил её и, поставив на пол, сделал шаг ко мне.
– Вот посуду бить необязательно, – прорычал мне в губы. – Всё сказала?
Такого его голоса я не знала. Тон был жёсткий, холодный и в то же время волнующий. В монологе я слила весь запал и теперь растерянно упёрлась ему в грудь локтями, пытаясь высвободиться. Но он лишь крепче прижимал меня к себе. Я не могла допустить, чтобы мои слова, пусть даже сказанные в сердцах, прошли мимо. Ведь если я сейчас поддамся на его чары, то позволю и дальше не считался со мной.
– Пусти! Если не хочешь ходить с расцарапанным… – я недоговорила, он впился мне в губы и воровато прошёлся подвижным языком по кругу, а затем нагло завладел ртом полностью. Я сначала отталкивала его, но потом, словно отключилась и дальнейшее происходило словно не со мной.
В унизительном положении муж имел меня сзади, крепко удерживая за бёдра. А я, держась за края обеденного стола, следила за мелькающими вверх-вниз пятнышки от кетчупа на белой скатерти. Было обидно, что он выбрал такой циничный способ, чтобы отыграться за мой скандал. Настолько бесцеремонно он никогда не обращался со мной.
Не знаю, сколько времени продолжалось это наказание. Он, то отстранялся, замедляясь, то дробил нещадно, словно пытался вытряхнуть из меня душу, одновременно то сдавливая, то теребя пульсирующую плоть. Я была в прострации, и совершенно не соображала, что происходит. Одна часть меня вопила о том, что это произвол, а другая хрипела "ещё".
Измученная, я упала на стол, прижавшись щекой к скатерти, а он накрыл меня собой и, проникнув языком в ухо, оглушил хриплым рыком, похожим на стон. Я выгнулась , почувствовав мощный толчок и взрыв наслаждения похожий на боль. Затем, словно сорванный ветром лепесток, взмыла в безмолвие.
Придя в себя, отлепилась от стола и, одёрнув подол, подняла с пола трусики, прислушиваясь к тишине в квартире.
