Откуда она это взяла, девочка не поняла. Да, она читала Незнайку раз десять, пару раз перечитывала книжки про Поллианну. Но она точно не была ребёнком, которому чтение приносило большое удовольствие. Она даже не вела девчачий дневник, как делали её подружки, с которыми жизнь развела её навсегда.
Но склонности к литературе были запротоколированы, и Аля пошла в шестой класс не в джинсовой юбке и джемпере с Микки-Маусом, а в бордово-зелёной шерстяной форме, утверждённой гимназическим уставом. Литры слёз, пролитых в подушку за три летних месяца, маму не смягчили. Никакие уговоры не могли поставить эту женщину в неловкое положение перед университетской подругой, которая организовала перевод девочки в учебное заведение более высокого уровня.
Первого сентября Аля, пытаясь не думать о том, что план по завоеванию теперь уже восьмиклассника, будет обсуждаться без неё, зашла в новый класс. Она храбрилась на линейке на школьном стадионе, но никто не обращал внимания на девочку с двумя косичками и гладиолусами. (Мама считала, что в первый школьный день уместны только гладиолусы.) Позже в классе, стоя у доски и глядя на шумную бордово-зелёную массу, Аля мечтала исчезнуть. Но исчезать мама не велела, а она всегда была послушной дочкой.
– Садитесь скорее. Цветы положите в проход. Ничего с ними не будет. На пол положите. Да, в проход.
Учительница, бойкая женщина лет семидесяти с виду, взяла красивый букет из рук девочки, сидевшей за первой партой, и равнодушно положила его на пол. Девочка только ахнула. Остальные ученики, оглядываясь друг на друга и пожимая плечами, сложили букеты между партами.
Аля крепко прижала к груди гладиолусы. Пусть это не лучшие цветы на свете, но класть их на пол – это как-то… как-то… Она не успела подобрать подходящее слово, потому что учительница, разделавшись с цветами, обратилась к ней.
– Так, девочка, ты новенькая, да? Где-то у меня было записано, как тебя зовут, – она начала перебирать бумаги на столе, как будто нельзя было спросить у Али.
Ещё сильнее захотелось исчезнуть.
– Александра Сергеева, – пискнула она из-за гладиолусов, собрав всю волю в кулак.
Учительница оставила бумаги и внимательно посмотрела на Алю.
– Александра Сергеевна здесь я, – грозно сказала, не отрываясь от бумаг на столе. – Вот, нашла. Что ж. Сергеева Александра. Действительно.
Она задумалась, как будто до этой минуты сомневалась, не соврала ли Аля.
– Значит, никакой Александры нам здесь не надо. Саш и так уже четыре штуки, совершенно невозможно работать, сплошная путаница. Как будто других имён нет. Как же быть… Ладно, садись, мне некогда сейчас об этом думать.
Аля поплелась между рядами, переступая через огромные праздничные букеты, которые накануне выбирали мамы или везли с дач бабушки. Она дошла до свободного места рядом с худеньким мальчиком и, не глядя на него, села, пристроив ненавистные гладиолусы на полу рядом с кроваво-красными георгинами.
Парень ткнул её в бок. Не хватало ещё оказаться за партой с драчуном. Но, повернув голову, она увидела листок, на котором удивительно ровным почерком было написано:
«Я Коля Печорский. Не обращай внимания на АС. Она всегда такая, приходится терпеть».
Аля подняла глаза на учительницу. Что делать, если дома её зовут исключительно Александра? В прошлой школе это ни у кого не вызывало вопросов: Александра и Александра. Может, и удивлялись поначалу, но это уже стёрлось из памяти. Почему Алисе можно быть Алисой, Марине можно, а Александре нельзя?
