– Может, положение трупа изменили? – высказал предположение Ворожищев.
– Все свидетели, начиная от Бориса и Ольги и кончая соседями, которые прибежали на выстрелы, говорят, что никто ничего не трогал.
– А убийца не мог?
– Зачем? – в свою очередь спросил Гольст.
– Ну, чтобы инсценировать самоубийство…
– Но откуда убийце знать, как должен лежать самоубийца. Это во-первых. Во-вторых, в комнате было темно. Вернее, она чуть освещалась фонарем с улицы. В-третьих, Ветров был укрыт одеялом.
Гольст нашел в деле нужное место – показания Бориса. По его словам, когда он вбежал в комнату, то стащил с отца одеяло, пытаясь разглядеть ранения. Ружье при этом упало на пол.
– Опять же, ружье, – развивал мысль Гольст. – Могло оно остаться на кровати, если бы Александр Карпович стрелял в себя сам?
– Хотите сказать, что в силу отдачи оно должно было упасть на пол? – уточнил Ворожищев.
– Скорее всего. Хотя утверждать это категорически трудно. Надо, по-моему, выслушать мнение баллистов.
– Несомненно, – согласился Ворожищев. – Не понимаю, почему этого не сделал следователь, который первым вел дело.
– Мы должны точно знать, – продолжал Гольст, – под каким углом был произведен выстрел в Ветрова и где должно было оказаться ружье в результате отдачи.
– Да, да, баллистическая экспертиза необходима, – заключил Ворожищев. – Это поможет прояснить ситуацию.
Проведение посмертной психиатрической экспертизы – дело весьма хлопотное и трудное. Психическое заболевание не оставляет явных следов на теле, подобных шрамам, рубцам, изменениям внутренних органов. Если умерший не состоял при жизни на учете в психиатрической больнице, то очень непросто установить, нормальный он был или нет. Для этого требуется выяснить, как он вел себя в кругу родных, знакомых, сослуживцев. А это значит – опросить множество людей.
Но и тогда истину установить сложно: сколько людей, столько и мнений.
Александр Карпович Ветров на учете у психиатров не состоял. Единственный раз его признали больным шизофренией в далеком 1943 году. Но чем с большим числом родственников, друзей и сослуживцев погибшего беседовали следователи, тем сильнее укреплялись во мнении, что у Ветрова была вполне нормальная психика. Так почему же в 1943 году его признали шизофреником? Врачебная ошибка? Симуляция?
Инспектору уголовного розыска капитану Самойлову удалось разыскать одного человека, знавшего Ветрова со времен войны. Это был Чичков, пенсионер и инвалид. Он служил вместе с Александром Карповичем в запасном полку. Чичков, в отличие от Ветрова, попал в действующую армию, воевал, был ранен. Встретился со своими однополчанами в конце пятидесятых годов, когда Ветров уже ходил в начальниках.
Жилось Чичкову нелегко: часто болел из-за ранения. Он попросил Александра Карповича помочь ему в устройстве на подходящую работу. Тот пообещал и отделывался обещаниями несколько месяцев, так ничего для старого знакомого и не сделав…
– Как же это? – удивился капитан. – А воинская дружба?
– Нашли вояку, – горько усмехнулся Чичков. – Ветров только и мечтал о том, как бы застрять в тылу. Помню, случай у нас был на учениях. Одному пареньку из нашего взвода оторвало три пальца на правой руке. Патрон взорвался. Комиссовали, естественно. Ветров признался мне тайком, что завидует ему. Я говорю: вот дурья башка, чему завидуешь? Он засмеялся: для настоящего мужчины главное – голова. А что, мол, если руки будут целы, а башку оторвет.
