Однажды я проигрался до последнего битка. Хоть реви! И тут из Кажлодки приехал мой двоюродный брат и привёз с собой – подумать только! – замечательный олений биток! Узнав о моей беде, он принялся обучать меня всяким игровым тонкостям, и вскоре я так наловчился, что с двумя битками в кармане снял весь кон. А потом пошло и пошло! Вот уже оба кармана моих штанов набиты трофеями, уже и пазуха полна – а везению конца не видно. Сосед Гурей притащил мешок казанков и поставил на кон сразу пять. Игроков поубавилось, так как многие уже проигрались. А мне опять везло. Через час я складывал казанки в кучу. В игру вступил двоюродный брат Гурея по прозвищу Рубашка-на-рубашку. Сначала он выиграл немного, а потом казанки из его мешка перешли в мою кучу. Гурей этого не вынес, вцепился мне в горло.
– Отдай наши казанки! – орал он. – Твой биток нечестный!
Я отбивался и руками, и глоткой:
– Самый простой биток! Можешь проверить! Сами разучились играть, я, что ль, виноват!
Гурей вутюжил мне в нос. Я ответил тем же. За меня вступился Ванятка, а за Гурея – его двоюродный брат – и пошла пыль столбом. Рубашка-на-рубашку лягался, что жеребец, – я тоже пустил в ход пятки. Рубашка вывернулся из-под меня и дал деру, а мы с Ваняткой оседлали Гурея. Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы мать не стянула меня с Гурея за волосы. Она тащила меня в дом, ободранного, и приговаривала: «Ах разбойник, ах петух!..» А я вырывался и божился на весь конец, что не первый начал, что мои казанки честные – и всё в этом духе.
Эта игра в казанки была последней на моем веку. Мне запретили в неё играть, и с того дня карманы мои обыскивались.
Тогда я пошёл на другое.
И виной всему была лошадь, вернее, отсутствие таковой. У всех моих друзей были лошади, поэтому отцы и дяди брали их с собой в поле бороновать. Наши же загоны обрабатывали за плату соседи. Все мои друзья к тому же жили с бабушками-дедушками, которые оставались дома за сторожей. У нас ни бабушки, ни дедушки не было – и дом сторожил я.
Как-то весной надоело мне сидеть подле избы, и я отправился бродить по деревне. Я уже давно подметил, что в стрехах чужих сараев полно воробьиных гнёзд. За воробьиными и голубиными яйцами мы, пацаны, охотились не только для того, чтобы их есть, – по праздникам обстреливали ими девушек.
Гулянье зарождалось в верхнем конце села, парни и девушки спускались в нижний конец, к ним примыкали новые пары, а мы глазели, кто как одет, кто с кем заигрывает, спорили, какая из девушек самая красивая, какая лучше поёт и пляшет, и почему-то в этих вот «самых-самых» пуляли воробьиные яйца. Бедняги в испачканных платьях, страшно конфузясь, убегали домой, а мы, совершив чёрное дело, похихикивали и торжествовали.
Добыча яиц – занятие рискованное. Некоторые из моих друзей были не однажды застуканы хозяевами сараев на месте преступления и даже поколочены в назидание другим. Но пацанов это не останавливало.
…Я дважды обошел облюбованный сарай. Ворота на тяжёлом замке, нигде ни щелочки, пальца не просунешь, не то что голову. А воробьи словно дразнили меня, сновали туда-сюда, то в сарай, то обратно, и оглушительно чирикали.
Я знал, чей это сарай: Ивана Почкова – Беловатого. Сам хозяин был в отъезде, а сыновья с батраками с рассвета пахали. Такой случай! Добрым знамением показалась мне неупрятанная хозяином лопата – с её помощью я быстро сделал подкоп. Такая получилась дыра – не только я, десятилетний шкет, но и сам Беловатый пролез бы, а толще его в Лопатине никого не было.
