– Мариночка! Там этот человек… Ты не будешь с ним говорить?
– Нет.
– Может, все-таки поговоришь? А то человек звонит без конца.
– Человек?! Теперь «он» для тебя – человек?
Марина вскочила и в полном бешенстве швырнула на пол телефонный аппарат, который с грохотом разбился – во все стороны поскакали какие-то мелкие детальки.
– Марина! Ну зачем ты так! Можно было просто выдернуть из розетки. А вдруг нам кто позвонит.
– Кто?! – закричала Марина. – Кто нам позвонит?! У нас нет никого! Мои друзья мне и звонить боятся, а у тебя их вообще нет! Живем как… как в склепе! Мне двадцать семь лет! Двадцать семь! А я вздохнуть спокойно не могу! Ты мне всю душу вынула! Вадим тебе не нравится? Успокойся – его больше не будет! И никого больше не будет, никогда. Потому что… невозможно… невозможно… невозможно!
Мать закрыла лицо руками – они плакали обе.
– Господи… Мамочка, прости меня! Я куплю новый аппарат, этому сто лет уже… Не плачь!
Марина обняла мать, та качала головой.
– Что? Что?
– Это ты меня прости! Я же хотела как лучше… Я же хотела, чтобы ты была счастлива! А не как я! Живи как хочешь… Пусть с ним, лишь бы тебе хорошо было…
– С ним уже ничего не будет. Никогда.
Дымарик приехал через два часа. Марина не хотела его впускать и вышла к нему на площадку. Он уже отошел от вчерашнего раскаяния и выглядел почти прежним, но Марина его совсем не боялась и разглядывала даже с некоторым удивлением – вот это и есть тот человек, из-за которого она разбивалась в лепешку?!
– Марин, ну что это такое? Ты не отвечаешь на звонки, мне пришлось ехать, а у меня операция!
– Нам не о чем разговаривать.
– Хорошо, хорошо, я виноват! Но я же извинился!
– Когда?
– Вчера! Ладно, я еще раз извинюсь!
– Извиняйся.
Дымарик смотрел на нее с изумлением:
– Марина, что с тобой?
– А что со мной?
– Может, мы все-таки не здесь будем говорить? – Они стояли на площадке у мусоропровода.
– А что тебе не нравится? Вчера тебя как будто все устраивало.
– Ну, Марина! Пожалуйста! Я не понимаю, из-за чего вся эта истерика, ей-богу! Признаю, я был излишне груб.
– Нельзя быть «излишне» грубым. Ты либо груб, либо нет.
– Ой, да брось ты эти свои филологические штучки! Хорошо, я был груб, и место было неподходящее, но я же извинился! А ты так себя ведешь… можно подумать, тебя изнасиловали!
Марина смотрела на него во все глаза – он искренне не понимал, что сделал.
– Так ты же меня на самом деле изнасиловал. Ты что, правда этого не понимаешь? Ты же меня унизил, как… как последнюю шлюху.
И думала: «Я сама, сама виновата, я позволяла ему все, что он хотел, а теперь вот, получила».
– Марина! Что ты говоришь, – Вадим растерялся. – Но… я же… я не чужой тебе! Я же… не маньяк из подворотни!
– Не чужой? А кто ты мне? Муж? Возлюбленный? Ты имел меня, когда хотел, и все. И тебе наплевать было, что я чувствую. Хорошо ли мне, плохо.
– Марин, ну как ты выражаешься… Я тебя просто не узнаю.
– Вчера! Я! Тебя! Не хотела! Ты понимаешь?! Не хотела! А ты… силой…
– Не хотела? А может, ты кого другого хотела? Думаешь, я не понял?
– Да! Хотела! А тебя больше не хочу. Не приходи, не звони, забудь. Все, прощай.
– Марина… Но как же?..
Она поднялась в квартиру и захлопнула дверь.
После того, как Марина ушла от Татьяны, Леший стал методично напиваться, опрокидывая рюмку за рюмкой. Но – не брало. Казалось, что вместо водки он вливает в себя густую черную тоску. Наконец Татьяна отобрала у него уже почти пустую бутылку:
