– Ничего, я просто соскучилась по родным.
В этом состоянии я провела две недели.
Все усугубилось еще и тем, что к нам въехал сын Ли́сы. Педро мне сказал, что он закончил службу в армии, но днем позже я услышала истерику Ли́сы. Она обвиняла Джона в том, что его выгнали из армии за распространение наркотиков.
Теперь нас в этой крошечной квартире жило пятеро. Джон все время проводил дома, и почти всегда у включенного телевизора. Теперь мне было сложно учить уроки днем, через папиросную стену я слышала звуки боевиков, которые он смотрел нон-стопом.
Я вдруг почувствовала не свойственное мне отчаяние. Я решила набрать Джэнет. Прерываясь на слезы, я рассказала ей все то, о чем раньше никому не говорила.
– Джэнет, мне очень-очень плохо в моей семье. Мы вообще не общаемся, никуда не ходим, и семейное время в их понимании – это просмотр ТВ-шоу, в которых я ничего не понимаю.
После каждого нового кусочка информации Джэнет сначала замирала, а потом громко ахала.
– Лиза, нет, здесь что-то не то. У тебя не должен быть такой опыт в программе. Что-то сильно пошло не так с одобрением твоей семьи. За 5 лет, что мы принимаем иностранных студентов, я впервые слышу такую историю!
Я зарыдала еще больше. Она выслушала все, задала мне много вопросов, а в заключение спросила:
– Что бы ты хотела в идеале?
– Если вы меня возьмете, я бы хотела переехать к вам.
– Лиза, sweetheart[11], мы бы с радостью тебя взяли, если нам разрешат. Мы все тебя так полюбили! Дай мне несколько дней, чтобы все разузнать. Я тебе перезвоню, как только что-то решится.
У меня появилась надежда.
Через два дня Джэнет позвонила мне, чтобы сообщить новость:
– Дорогая, все сложно. Они не хотят тебя переводить из вашего филиала в наш. Многое связано с перераспределением средств, которые выделяет правительство. Но я все еще не сдаюсь, я пытаюсь выйти на высшие инстанции и договориться.
Я надеялась и молилась, и каждый день ждала ее звонка.
Но вместо хороших новостей через день ко мне в комнату ворвалась Ли́са с диким ором:
– Как ты могла так с нами поступить?
– Что я сделала? – спросила я.
– Как ты могла рассказать про Кристи, про Глорию, про Джона. После всего, что мы для тебя сделали! Ты неблагодарная с…ка, – кричала она мне. Она замахнулась, и я думала, что она меня ударит по лицу.
Я бросилась на свою кровать и забилась в угол.
– Собирайся и убирайся, – завизжала Ли́са. – Ты хочешь быть поближе к своему бойфренду? – указала она на фотографию Лео, которую я поставила рядом со своей кроватью вместе с фотографиями мамы, родных и друзей.
Я окаменела.
– Куда мне идти? – спросила я.
– Звони тем, кому ты про нас настучала, и пусть они тебя забирают. Ты здесь больше не живешь.
Я начала судорожно звонить куратору. Но она не брала трубку.
– Я останусь на улице, – пронеслось у меня в голове.
– Она не берет трубку, – робко сказала я Ли́се.
– Меня не волнует, куда ты пойдешь, убирайся.
Я продолжила звонить. На пятом звонке куратор ответила.
– Моя приемная мама сказала позвонить вам, потому что она меня выгоняет.
Мне было страшно неудобно перед ней. Я представила худший сценарий: как меня с огромным позором возвращают в Иваново, ведь я не смогла ужиться с американской семьей.
– Я заберу тебя через час, – сказала куратор, без какого-либо негатива в мою сторону. – Собирай вещи и жди меня на парковке.
Я начала быстро собираться. Ли́са зашла в мою комнату, и, когда увидела мой открытый чемодан, она выпотрошила его и забрала всю одежду, что мы купили вместе.
