К каждому придёт счастье!? - страница 6

– Да не плохо…

– А чего же ты злишься?

– Да её же обмануть – раз плюнуть!

– И часто её обманывают?

– Ты знаешь, как ни странно, нет. К ней хорошо относятся: она добрая, всем помогает. А обманывать её даже неловко: всё равно что ребёнка.

Он улыбнулся: «Да, именно так. Неловко себя чувствуешь».

Но потом он увидел Катю совсем с другой стороны. Девятого мая они собирались с компанией на природу. Он позвал Катю, но, к его удивлению, она отказалась, с сожалением сказав: «Я не могу. Я иду на митинг». Он с недоумением спросил: «А что, разве на Девятое мая на митинг обязательно?

Она неловко повела плечами:

– Нет, почему обязательно. Я просто хожу Девятого мая на митинг.

– Что, сама?

– Сама.

Он долго и внимательно на неё смотрел:

– Я так понимаю, на речку ты не пойдёшь?

– Не пойду, – она кивнула с совершенно несчастным видом, но тем не менее твёрдо.

Они попрощались у дверей общежития, куда как раз подошли. Он шёл, и качал головой, и улыбался сам себе, и думал. Катя снова его удивила. Нет, он, конечно, к празднику Девятое мая относился очень уважительно. В детстве они ходили к Вечному огню всей семьёй, и он помнил тот трепет, те чувства, которые испытывал, глядя на ветеранов в медалях, на скорбящих родственников. Отец всё ему объяснял…

Потом он ходил со школой, и это было совсем по-другому. Они старались друг перед другом быть взрослыми и, как они думали, безразличными, несколько циничными, хотя праздник по-прежнему трогал.

А в институте этот майский выходной старались использовать для вылазок на природу, отдохнуть, повеселиться. И ему как-то в голову не приходило самому, одному идти на митинг. А вот Кате, оказывается, приходило.

На следующий день в десять он ждал Катю у ворот общежития с тюльпанами в руках. Она вышла из дверей и пошла через двор, не глядя по сторонам, в своём белом платьице в цветочек (он уже обратил внимание, что одежды у неё совсем мало) и с букетом красных тюльпанов в руках.

Она увидела его, только подойдя к воротам, и на лице её вспыхнула такая радость, что ему даже стала неудобно. Господи, она так радуется, как будто он не просто пришёл к ней, а подарил кольцо с бриллиантами (впрочем, насколько он её узнал, кольцо с бриллиантами её бы, скорее, смутило и испугало).

– Здравствуй, Дима, – она подняла на него сияющие глаза.

Здравствуй, Катя, – преувеличенно серьёзно ответил он.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Он протянул её цветы, подставил руку, она вложила свою, и они пошли по улице. Шли и молчали. И это молчание совершенно не тяготило. Она держала его под руку, а он подтянул её руку так, чтобы ладошка легла в его ладонь, и придерживал пальцами.

Потом они стояли на митинге, слушали скорбные и торжественные слова. Потом Катя положила цветы на гранитные плиты. Они шли по аллее среди медленно текущей реки людей.

– Ты извини, что я тебе испортила выходной.

– Я очень рад, что пошёл с тобой, – сказал он коротко и очень серьёзно.

– Знаешь, получаются всё какие–то высокие слова…Только я представляю, какие они были молодые…и пошли…и погибли. А мы живём благодаря им.

Голос её задрожал. Дмитрий обнял её за плечи одной рукой и немножко прижал к себе.

– Моему дедушке было двадцать пять лет, и он погиб.

Он кивал на ходу, как будто она могла его видеть, и легонько успокаивающе сжимал плечо.

– И его брат, и бабушкин старший сын, и папа…

Он опять покивал и как будто очнулся: